Том Уикер - На арене со львами

Вошла Нат и молча подсунула какие-то письма на подпись.

— Звонили из отдела внутренней жизни, — сказала она.— Хобарт просит немедленно ответить.

Хобарт всякий раз просил ответить немедленно, и всякий раз Морган отвечал ему в последнюю очередь. Хобарт был человек слабохарактерный, и не удивительно, что к нему больше других придирались и ответственный редактор и всякое другое начальство. Морган знал, что Хобарта меньше всего волнует, узнали они или нет фамилию нового директора ЦРУ: главное, чтоб ее не узнали другие, ведь это навлекло бы на отдел Хобарта начальственный гнев.

— А пошел этот Хобарт…— сказал он, бегло просматривая письма.

— Я иду за кофе. Вам принести?

— Самого черного, и чтоб пенка в прозелень. Да в грязной чашке.

— А здесь только так и подают.— Он понимал, что она понимает, что разговор с Энн был не из приятных.— А раз она понимает, что он понимает, что она все понимает,— сказал Морган, наклонясь к ненавистному лицу Хинмена,— стало быть, ей ясно, что ему без нее просто не обойтись.

— Вот еще глупости,— сказала Нат.— Ей ясно, что он запросто обойдется своими силами даже в львином логове. И, пожалуй, предпочтет именно своими силами и обойтись.

— Тогда ни черта ей не ясно.

Он выпрямился и взглянул на нее с улыбкой. Он никогда не слышал от Нат ни слова упрека. Пускай она находила в нем главным образом достоинства не истинные, а воображаемые, но все-таки она их находила, и он не очень-то корил себя за это. Всякий волен предаваться самообману, а ведь он никогда и не пытался сознательно ввести ее в заблуждение: верней, пытался не больше, чем других, и уж, во всяком случае, не затем, чтоб с ней переспать.

Негр-рассыльный, стриженный под ежик, принес телеграмму: МОРГАНУ, БЮРО НОВ.,— значилось там.— ВАШ НЕИЗВЕСТНЫЙ ИДЕТ ПЕРВОЙ ПОЛОСЕ. СРОЧНО ШЛИТЕ МАТЕРИАЛ. ПРИВЕТ, УАЙНСТАЙН.

Морган передал телеграмму Нат.

— Срочно иду к чертям собачьим,— сказал он.— Уайнстайн еще и статейки моей не видал, а уже ставит ее на первую полосу.

За стеной все еще корпели над завтрашним утренним выпуском репортеры, приученные вместе с Морганом выкладываться до последней секунды. Ружейная трескотня пишущих машинок, пулеметный стрекот телеграфных аппаратов, расставленных вдоль стен, врывались в открытую дверь кабинета, вторя далекому пушечному громыханию автобусов на улице; телефонные звонки сверлили воздух, кто-то крикнул: «Размножить», и негр, стриженный под ежик, пулей метнулся на зов. Здесь было одно из крупнейших в Вашингтоне бюро новостей принадлежавшее одной из самых влиятельных газет Америки и Морган как глава этого бюро — по крайней мере если верит напыщенным утверждениям справочника под названием «Пресса и власть в политической практике» — обладал не меньшим возможностями, чем председатель какой-нибудь влиятельно сенатской комиссии или даже советник самого президента. Но власть эта определялась не столько масштабами, сколько особенностями ее воздействия: тут не в том было главное, что Морган мог чему-то дать ход, а что-то приостановить, хотя до известной степени он при желании мог сделать и то, и другой всякий раз презирая себя или, хуже того, внушая себе, будто он себя презирает. Информация, как он часто говорил на публичных лекциях, за которые получал такие непомерные гонорары, что втайне считал это бесстыдством, создает атмосфер событий (он цитировал Вудро Вильсона, в чем всегда признавался, придавая некую видимость учености сомнительным наставлениям, каковые за несообразную мзду преподносил с кафедры жадным до нового жителям какой-нибудь провинциальной дыры). Ричмонд П. Морган, как угодливо сообщал справочник «Пресса и власть», чье имя так много значит в одно из влиятельнейших газет мира, первым сгущает политическую атмосферу или по крайней мере придает ей те или иные оттенки. То, что он писал о людях и событиях в Вашингтоне и в всем мире, оказывало огромное воздействие на образ мыслей других людей, а стало быть, и на ход других событий; с годами Морган понял, что влияет он не на судьбы мира, а на людские мысли о том, как вершатся и должны вершиться эти судьбы. Понял и вздохнул облегченно. Честная игра. Впрочем он говорил себе это не слишком уверенно.

— Эх, стать бы мне страховым агентом, продавать бы полисы — милое дело.— Морган знал, что играет сейчас роль Моргана в дуэте, где Нат в роли чуткой наперсницы-секретаря.— Тогда я хотя бы честно зарабатывал свой хлеб.

— Не вышел бы из вас коммерсант. Вы и продать-то ничего не сумели бы, только хаяли бы свой товар.

— Если товар стараются продать, стало быть, покупать его нету прока.

Морган любил поразглагольствовать в таком духе и отнюдь не зря, а теперь его особенно порадовало, что нету он сказал в кои-то веки без умысла; обычно, когда он говорил нету , или негоже , или выдавал доморощенную премудрость, якобы доставшуюся ему от «папаши» («Выходец из южной глуши, репортер Морган все так же растягивает слова,— писал журнал «Тайм», вознося ему свою по обыкновению ядовитую хвалу,— свободно цитирует Конрада, Камю, Фолкнера. Но когда под конец дня он опрокидывает третий бокал мартини — по преимуществу там налита содовая, да еще со льдом,— в уединенном саду своего осененного тенью дерев много раз перезаложенного дома по соседству с Кливлендским парком, в не слишком роскошном, а впрочем, чертовски фешенебельном квартале, он часто изъясняется на диалекте Южных штатов, словно дядюшка Римус или шериф из Миссисипи».),— обычно, когда Морган прибегал к просторечию, он работал под южанина. Он давно понял, что иной раз невредно бывает рядиться простолюдином южного происхождения, тогда его недооценивали, он вызывал лишь насмешку или вежливое недоброжелательство, а иной раз и то, и другое. Порой он вдруг спохватывался, что он и вправду южанин — и речь у него, как у южанина, и душа, как у южанина, и тогда ему было не так стыдно.

— Что ж вы не работаете?

У Нат было овальное личико, прозрачные голубые глаза, манящие губы; к концу дня она всегда бывала в некотором беспорядке, как и обстоятельства ее жизни, впрочем, мало известные Моргану за пределами их служебных отношений,— он сознательно не хотел в это впутываться.

— Работаю, ты не беспокойся, готовлю материал для первой полосы, а какой материал, и сам не знаю. Угробил день, а чего ради?

— Ради славы и почестей, — сказала Нат. — Ради гонораров за лекции.

— Допустим, мне удастся выпытать у сукина сына в Белом доме, кто же этот пресловутый кандидат. У нас-то наверху в восторг придут, еще бы, Уайнстайн скажет, мол, чтоб Моргана обскакать, надо и спать не ложиться. Но вот в девять пятнадцать вечера газета поступает в продажу. Через четыре минуты новость подхватывает агентство Ассошиейтед Пресс. Ричмонд П. Mорган сообщает, что тем-то и тем-то будет назначен Длиннопал Р. Двурушник. А еще минут через десять это сообщение вставляет в номер «Вашингтон пост»», но уже без ссылки на Моргала. И то же самое делают все газеты в западном мире. В одиннадцать об этом вещают в новостях все обозреватели с упоминанием о Моргане или без оного. А наутро эта великая новость будет стоить примерно столько же, сколько уличная девка, каких везде много. А знаешь ли ты, в чем здесь основная, животрепещущая истина?