Том Уикер - На арене со львами

И вот накануне выдвижения кандидатур Андерсон снова оказался в Дентоне, и голубое свечение телевизоров разнесло его образ по всему штату в первой из серии передач, которые еще долго потом велись с исторического балкона отеля «Хлопковый король». Победа была за ним. Морган не сомневался, никто не сомневался, нельзя было не чувствовать, как «хождения за тельцом» изменили направленность всей кампании, и она заполыхала, словно большой костер.

В своей заключительной речи Хант Андерсон снова явился перед публикой в прежнем качестве серьезного борца за идеи, позволив себе только в самом начале один выпад против Гравия Джонсона, который под занавес надумал наконец, как парировать «Андерсоновские хождения за тельцом», и добродушно объяснил, почему не принимает в них участия: просто у него от жары болит голова,— что очень странно, заметил по данному поводу Андерсон: о существовании у его противника этой пятой конечности никто до сих пор не подозревал.

Но больше Андерсон в тот вечер не смешил публику. Доступно и кратко — он всегда отличался лапидарностью стиля, да и телевизионное время обходится недешево, — он подвел итог вопросам, которые выдвинул в начале кампании: основательное образование и, значит, общедоступные школы; гражданская ответственность и, как он выражался, «сбалансированная экономика» в противовес однобокому индустриальному развитию, имевшему место в их штате со времени окончания второй мировой войны. Он дал торжественное обещание держать двери своей приемной открытыми и часто приезжать в родной штат, чтобы не терять связи с чистым источником народных взглядов и обычаев, подальше от городских свалок Севера. Под конец, глядя больше в телекамеру, чем на собравшихся людей, он сказал нечто, напомнившее Моргану ночь на могиле Старого Зубра.

— Друзья мои, за эти дни я прошел длинную дорогу и по пути, мне кажется, неплохо познакомился с вами, и вы, безусловно, лучше узнали меня. Я добивался у вас чести служить вам и верю, что завтра вы подарите мне это право.— Он переждал, пока утихли неизбежные приветственные возгласы.— Если же нет, все равно для меня очень важно, что я стремился к этому, что вы меня тепло встречали и внимательно выслушивали в разных уголках нашего штата — этой земли, которая дорога нам всем, которую отцы наши передали по наследству нашему поколению. И если мне выпадет честь в ближайшие шесть лет служить вам, я намерен быть достойным этого наследия. Я намерен сам быть достойным, и еще, друзья мои, я намерен обратиться ко всем, кто любит нашу землю, кто гордится ее великим прошлым, с призывом сделать все, чтобы она и ныне была достойна тех традиций свободы и гуманности, перед которыми мы все преклоняемся.

Это были не совсем обычные слова для заключительной речи после избирательной кампании. Ночью Морган продиктовал в свою газету по телефону такой репортаж: Андерсон продолжает игру Старого Зубра, сославшись на наших отцов и на величие прошлого, он еще раз подчеркнул свою преемственную связь с отцом, а повторением слова «достойный», равно как и всем тоном этой речи, он словно бы призвал самого себя и весь штат подняться над прошлым навстречу славному будущему.

Это был тон не только последней речи, но и всей кампании, уверял его потом Андерсон, неважно, что перелом в его пользу произошел благодаря «хождениям за тельцом» и личине популярного краснобая, которую он надел на себя с такой легкостью и которая, кстати сказать, приносила ему ту же теплоту человеческих контактов, что и рукопожатия — а в рукопожатиях Андерсон по-прежнему не знал себе равных.

— Это пришло мне в голову в тот вечер в Дентоне,— объяснял Андерсон,— ведь когда заставляешь людей смеяться и показываешь им, что они тебе не безразличны, что ты все-таки немного знаком с их жизнью, понимаешь их вкусы, разве это менее уважительно, чем лекция о валовом национальном производстве?

— Нет, конечно,— ответил Морган.— Но, с другой стороны, разве это помогает разрешить вопрос о гражданских правах? Или о минимуме заработной платы?

— Да, но первое, что должен сделать политический лидер, это убедить людей идти за собой. Вы, черт возьми, отлично знаете, Рич, что моя позиция не изменилась ни на волос, в частности насчет гражданских прав и минимума заработной платы.

Я провел серьезную избирательную кампанию, какой еще и не видывали в этом штате. И сегодняшняя моя речь, по-моему, была недурна. А что я публично роздал несколько бычков и на людей это произвело впечатление, так что ж с того?

— Сорок девять бычков, если быть точным.— Они возвращались в автобусе Андерсона после его дентонской речи. За окнами в свете луны лежали зеленые просторы, здесь и там перемежаясь черными полосами жирной вспаханной земли. Морган держал меж колен бутылку, и они выпивали, то и дело наполняя бумажные стаканчики.— Целая гора мяса и немалые затраты, даже при вашем размахе. Можно задать вам еще один, последний, подлый вопрос, строго конфиденциально, не для печати?

— Валяйте.

— Та запись в дневнике правда была?

— В каком таком дневнике? Вы это о чем?

О-о, Андерсону тогда действительно море было по колено, думал Морган. Он знал, что победа за ним, что вот он захотел — и все сумел преодолеть. Лишь много позже он стал почему-то раздражаться, когда при нем упоминали об «Андерсоновских хождениях за тельцом».

— Меня не проведешь,— сказал захмелевший Гласс, с презрительной усмешкой вставая из-за стола.— Я уйду, и вы сразу потащите ее в постель.

— Как только не стыдно! — отозвалась рыжая вполне миролюбиво.— А еще работник телевидения.

Да она и не сердилась.

Самое смешное, думал Морган, глядя вслед петляющему меж столами хмурому, негодующему Глассу, что, кажется, даже я сейчас на это не способен. Именно сегодня. После всего.

Утром того дня, когда началось слушанье отчета подкомиссии по сезонным рабочим, Андерсон подчеркнуто отвернулся при упоминании о «хождениях за тельцом», и Моргана это не удивило. Не такими средствами мечтал он одерживать свои победы, не таким хотел врезаться в память своим избирателям. Но даже если в душе у него и мелькнула досада, это сразу же забылось, едва они приступили к работе; очкастый представитель министерства труда забасил, излагая основные данные по статистике и законодательству в Америке — Андерсон хотел начать с общих сведений, чтобы в дальнейшем можно было на них ориентироваться,— и в это время открылась дверь, вошла Кэти Андерсон, незаметно прошла вдоль стены и села в заднем ряду. Под мышкой она держала сложенную газету и была одета самым скромным образом — светлый плащ, под которым, впрочем, могло быть что-то темное, нарядное; но все равно, подумал тогда Морган, глядя, как она садится, никакими ухищрениями нельзя было скрыть красоту этих длинных, стройных ног, грацию движений; и нельзя было не изумиться той неподвижной, четкой сосредоточенности, с которой она, как и в первый раз, не успев усесться, уже воспринимала происходящее всем своим существом.