Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 24

Если те, которые видели многие чудеса и слышали столько неизреченных тайн, соблазнялись при одном слухе о страданиях, при том не только прочие апостолы, но и верховный из них Петр, то представь, какому бы соблазну подвергся народ, знавши, что Иисус Христос есть сын Божий, и потом увидевши, что его распинают и оплевывают, между тем как не разумел сокровенного в сих тайнах, не принял еще духа святого?.. Итак, справедливо запретил он сказывать прежде креста народу, когда прежде креста опасался всё открыть и тем, которые должны быть наставниками».

Рейс (Нов. 3., ч. I, стр. 395):

Ответ Симона, различно переданный тремя евангелистами, но сводящийся всюду к одному и тому же, является доказательством того, что, даже без открытого провозглашения Иисуса, в умах его учеников, повседневных наблюдателей его чудес и постоянных слушателей его поучений, образовалось устойчивое убеждение в том, что он был Христос, помазанник Божий, обещанный мессия, сын Божий, — однозначащие выражения, которые нимало не говорят о природе личности, но которые определяют собой достоинство посланного. «Ты — тот, кого возвещали пророки, кого ждет народ, кто должен основать царство Божие и восстановить Израиля». Духовная сторона понятия не определяется этим провозглашением, и мы можем теперь же доказать это.

Все три повествователя добавляют, что Иисус запретил своим ученикам выражать это убеждение другим лицам. Почему это? На этот вопрос может быть один только ответ: потому что то понятие о Христе, какое имели они, не было еще таким, какое хотел им внушить Иисус и какое он хотел сделать господствующим в мире. Их апостольское образование еще не было закончено. Они распространяли и поддерживали заблуждения, спутывая с своей привязанностью к его личности народные надежды, которые они разделяли.

Ведь это ужасно! Иисус говорит всеми возможными способами выражения о том, что он человек, как все, и все люди — такие же люди, как он; но он проповедует учение о духе и сыновности Богу живому, — учение, которого нельзя иначе выразить, как словами Иисуса. Он проповедует это учение. Все понимают его навыворот, понимают, что он делает себя Богом. Он убивается, говорит, что не я Бог, а вы все боги, что я человек, спасаюсь Богом, который во мне, что этот Бог в каждом человеке есть единый Христос, что другого не будет, и никто не хочет понять его. Одни кричат: сын Давида, признают его только Богом и поклоняются ему; другие признают его только человеком и хотят распять его за то, что он называет себя Богом. Наконец, ученик Симон Петр понимает его, и он подразделяет и толкует ученикам, что не следует считать его, Иисуса, Христом.

Эту самую фразу переписывают с маленькой переменой, и выходит, что он для чего-то не велел никому говорить, что он Иисус Христос.

Ушами не слышат и глазами не видят.

___________

ВОСКРЕШЕНИЕ ЛАЗАРЯ

За этим следует так называемое воскрешение Лазаря.

Вот что говорит церковь (Толк. Ев. Ин., стр. 391 и 398):

Восскорбел духом и возмутился: греческое слово, переведенное словом восскорбел, заключает в себе понятие негодования, гнева и отвращения, причиняемого возмутительным поступком, а слово, переведенное словом возмутился, заключает понятие содрогания, потрясения; значит, все выражение точнее будет перевести: возмутился и содрогнулся.

Чем же так возмущена была душа господа в эту минуту? Несколько после, когда иудеи, бывшие тут, выразили довольно ясно враждебное отношение к нему, он опять возмутился; это дает основание предполагать, что господь в эту минуту возмутился тем же, т. е. иудеями, их поведением в это время. Евангелист говорит, что господь возмутился так, когда увидел Марию плачущую и пришедших с ней иудеев плачущих, т. е. когда увидел, с одной стороны, искренние слезы глубоко скорбящей сестры умершего, а с другой стороны, рядом с нею, плач этих людей (или некоторых из них), которых слезы, казалось, были так же искренни, как и слезы Марии, но которые питали злую вражду против него, возлюбленного друга скорбящих сестер. Крокодиловыми слезами врагов его господь возмущен был до глубины души. К тому же господь видел, что эта вражда к нему доведет его до смерти, и вот органы этой вражды к нему здесь, при величайшем имеющем совершиться сейчас чуде. Это чудо будет величайшим знамением и доказательством его мессианского достоинства и должно бы потушить эту вражду; но вместо сего оно будет, он знал это, решительным поводом к приговору о его смерти.

Величайшее его чудо сатана сделает сигналом к роковому решению о его смерти, и вот некоторые из органов этой темной силы — тут и плачут крокодиловыми слезами: господь возмутился духом. Это возмущение было так сильно, что произвело внешнее телесное потрясение, которое, по смыслу греческого слова, не было вполне невольным потрясением, а выражало некоторое усилие самого господа подавить это духовное возмущение.

Многие уверовали, а некоторые пошли к фарисеям и пр.: опять обычное разделение между иудеями, на каковое обыкновенно указывает Иоанн, и разделение теперь более глубокое, чем прежде. Менее ослепленные, пораженные величием совершившегося перед их глазами несомненного чуда, уверовали в чудотворца, как мессию, но более ослепленные окончательно, так сказать, ослепли и ожесточились в неверии. Они пошли к злейшим врагам господа — фарисеям и сказали им, что сделал Иисус: судя по тому, что по их доносу сейчас же был собран совет синедриона, на котором положено убить господа, несомненно нужно полагать, что донос их был злой, с злобной целью. «Объявили фарисеям без сомнения с целью опорочить его, как бы совершившего нечто неправедное, так как он повелел раскопать погребенного». Удивительно такое злобное неверие и ослепление в виду величайшего несомненного чуда, и сам евангелист удивляется такому неверию и ослеплению. Вероятно, они перетолковали как-нибудь и это чудо, как перетолковывали другие чудеса, объясняя или тем, что он творил чудеса силою нечистою, или подозревая тут какую-нибудь хитрость и т. п. До чего не может дойти ослепление человека, сердце которого наполнено злобою, завистью и предрассудками?..

Рейс (Нов. Зав., ч. VI, стр. 250):

В молитве Иисуса нет ничего такого, что оправдывало бы те упреки, которые делали ему иногда в наше время, исходя из текста, возвещавшего, будто то была благодарственная молитва. Иисус не просил тогда исключительной власти воскресить мертвого; всегда находившийся в единении с отцом, он не мог просить о ниспослании ему особой благодати в виду особых условий; он говорил торжественно, но только для того, чтобы сильнее убедить мир в том, что власть его исходит от Бога и что его дела совершаются во славу Божию. Если он наперед благодарит Бога, то тем более неопровержимо доказывало это, что он являлся не случайным чудотворцем, а постоянным носителем божественной власти. Надо заметить еще, что он напоминает Марфе свое предсказание, что она увидела бы славу Божию, если бы имела веру. Выражение это заключает в себе частности стихов 4, 23 и 26 и еще доказывает, что писатель в своем изложении имел в виду читателя и отнюдь не гнался за дипломатической точностью. Воображать, будто Иисус говорил Марфе через какого-то посланного то, что мы читаем в ст. 4, значит впадать в рутину ходячего рационализма, который во что бы то ни стало хочет видеть в этом евангелии только чисто внешнюю передачу происходившего.