User - i dfee46a8588517f8

Данный кабинет «общественным ожиданиям не отвечает и должен уступить место другому, которому страна могла бы по­верить». Медлить и держаться середины нельзя. В такой обстанов­ке смена командования является пагубным шагом. «Не время

рисковать, отталкивать от себя огромное большинство. Надо про­сить его величество собрать нас и умолять его отказаться от смещения великого князя, коренным образом изменив в то же время характер внутренней политики. Я долго колебался раньше, прежде чем окончательно прийти к такому выводу, но сейчас каждый день равен году и обстановка меняется с головокружи­тельной быстротой». Поскольку дело со сменой командования зашло слишком далеко и отказ царя от принятого решения уже невозможен, надо пойти на компромисс: царь будет верховным главнокомандующим, а Николай Николаевич останется его по­мощником. Этот вопрос главный, остальное мелочь. Но тут надо стоять твердо: «не только просить, но и требовать». В случае же отказа «заявить ему, что мы не в состоянии больше служить ему по совести».

Предложение Кривошеина полностью поддержали Шаховской, Поливанов и Сазонов. Было постановлено ходатайствовать перед царем о необходимости провести заседание Совета министров под его председательством со следующей повесткой: 1) о верховном командовании, 2) эвакуация Петрограда и 3) о будущей внут­ренней политике, «т. е.,— разъяснял этот пункт Яхонтов,— полити­ка твердая или же политика, идущая навстречу общественным по­желаниям». Горемыкин заявил, что он не возражает, хотя, как и раньше, уверен в бесполезности этого шага. Заодно он снова предостерег от похвал в адрес великого князя 74.

Заседание состоялось на другой день, 20 августа. На таких заседаниях ни управляющий делами Совета министров, ни его помощник не присутствуют. Поэтому Яхонтов узнал о том, что там происходило, со слов Горемыкина, сказанных И. Н. Ладыжен­скому: «Вчера ясно обнаружилось, что государь император оста­ется правым, а в Совете министров происходит быстрый сдвиг влево, вниз по течению». ,

На следующий день, 21 августа, Совет министров собрался в обычном составе, чтобы обсудить, что делать дальше, в частности окончательно решить вопрос об ответе Московской городской думе. Хвостов предложил вопрос о будущем правительстве не затрагивать, поскольку, «как все помнят», царь отложил его до доклада Совета министров относительно правительственной про­граммы и выделения тех вопросов, которые вызываются сменой командования. На это Поливанов возразил, что «обстоятельства складываются настолько угрожающе, что ответ Москве должен быть исчерпывающим». Его поддержали Григорович, заметивший, что «в критической обстановке нельзя играть в прятки», и Са­марин.

Последовала пренебрежительная реплика Горемыкина, и по­вод к ожесточенной схватке был дан. Тот же Григорович заявил, что раз «вчерашние уговоры» на царя не подействовали, то ка­бинет должен сделать еще одну попытку, представив «письмен­ный доклад с изложением нашего мнения о перемене командо­вания, об опасности для династии и т. д.». Сазонов одобрил это

предложение в самых решительных выражениях. «Т. е., говоря просто,— отреагировал на это Горемыкин,— вы хотите предъявить своему царю ультиматум». На что оскорбленный Сазонов па­рировал: «У нас в России не бывает ультиматумов. Нам доступны только верноподданнические чувства».

Щербатов нашел мысль морского министра «безусловно пра­вильной» и предложил в письменном докладе объяснить, что «правительство, которое не имеет за собой ни доверия носителя верховной власти, ни армии, ни городов, ни земств, ни дворян, ни купцов, ни рабочих, не может не только работать, но и даже существовать. Это очевидный абсурд». Когда Шаховской пре­дупредил, что очень важна редакция доклада, чтобы не навести царя на мысль о «забастовке» министров, ибо именно это слово он употребил во вчерашнем заседании, это привело к новой стычке. На замечание Сазонова, что Харитонов составит журнал засе­дания как надо, Горемыкин ответил, что, пока он председатель Совета министров, он составления такого журнала не допустит. На заявление Сазонова, что в таком случае большинство Совета оставляет за собой свободу рук, последовал ответ, что это их частное дело.

Тогда Самарин потребовал откровенности. Он, Горемыкин, не сочувствует намерению большинства Совета отговорить царя. Вчера в присутствии царя он сказал, что ходатайства, подобные московскому, ставят цель создать оппозицию уходу великого князя, имеющую скрытые цели. Но то же самое делают и ми­нистры, следовательно, они тоже оппозиция и тоже со скрытыми целями. В ответ Горемыкин снова напомнил, что с первых дней войны был против того, чтобы царь стал во главе войск. Но те­перь, когда царем принято безоговорочное решение, «та агита­ция, которая идет вокруг этого вопроса и связывает с требова­нием министерства общественного доверия, т. е. с ограничением царской власти, является не чем иным, как стремлением левых кругов использовать имя великого князя для дискредитирования государя императора».

На возражение Самарина и Щербатова, что вся Московская дума — не только «левые» (т. е. кадеты), но и правые вплоть до Шмакова (крайнего реакционера) — проголосовала за доверие великому князю, Горемыкин твердил свое: в идеальность побуж­дений москвичей он не верит, и весь шум вокруг Николая Нико­лаевича «есть не что иное, как политический выпад против царя». Не помог и довод Сазонова, что «и левые и кадеты за свои шкуры дрожат. Они боятся революционного взрыва и не­возможности продолжать войну. Они боятся, что смена командо­вания вызовет этот взрыв», а также ответное замечание Самарина, что «протестуют все, до большинства членов Совета министров включительно», и нельзя поэтому обвинять всю Россию в том, в чем обвиняет Московскую думу глава правительства. Горе­мыкин продолжал стоять на своем.

«Очевидно,— заявил Сазонов,— что мы с Вами говорим на

разных языках. У большинства из нас вчера, после заседания в Царском Селе, создалось тяжелое впечатление о значительном разделе между нами и Вами. Я считаю необходимым заявить об этом откровенно. Мы радикально расходимся в оценке сов­ременного положения и средств борьбы с надвигающейся грозой». В ответ Горемыкин «усердно попросил» доложить царю о непри­годности его, Горемыкина, как председателя Совета министров. Тогда Щербатов поставил вопрос о непригодности всего пра­вительства: «Мы все вместе непригодны для управления Россией .при слагающейся обстановке... И я, и многие сочлены по Совету «министров определенно сознают, что невозможно работать, когда течения свыше заведомо противоречат требованиям времени. Нужна либо диктатура, либо примирительная политика. Ни для того, ни для другого я по крайней мере абсолютно не считаю себя пригодным. Ваша обязанность сказать государю, что для спасения государства от величайших бедствий надо вступать на гпуть направо или налево». Между двух стульев сидеть нельзя.