User - i dfee46a8588517f8

Дальнейшая перепалка обратила спорящие стороны к ко­ренным для них принципам. Царь — помазанник божий, говорил Горемыкин, «он олицетворяет собой Россию». Его воля прояви­лась, й верноподданные исполняют ее, невзирая ни на какие последствия. «А там дальше воля божья. Так я думаю и в таком сознании умру». Но, возразил Щербатов, «ни один военачальник, ни один корабль не пустят императора в заведомую опасность». «А если он, верховный вождь, укажет?» — возразил на это премьер. Ему ответил Поливанов: «Капитан корабля все-таки не пустит, хотя бы пришлось применить силу».

Но силы этой как раз и не было. «К сожалению,— констати­ровал Сазонов,— мы не имеем ни полномочий, ни возможностей капитана корабля». Поэтому остается одно средство — попы­таться еще раз «убедить».

В связи с этим речь пошла о том, как надо относиться к царской воле. Для царских министров это был вопрос вопросов. Для большинства членов Совета министров, подытожил Хари­тонов, вопрос решается следующим образом: если воля царя не вредна для России, ей надо подчиняться, если же вредна,— уйти. «Мы служим не только царю, но и России». Точка зрения Горе­мыкина была иной: для него царь и Россия — неразделимые понятия. «Русскому царю,— возразил на это Самарин,— нужна служба сознательных, людей, а не рабское исполнение прика­заний». Если развивать мысль Горемыкина, подхватил Сазонов, «то неизбежно заключение, что слова царя столь же священны, как слова Евангелия. Не забывайте, что популярность царя и его авторитет в глазах народных масс значительно поколеблены. Трудно при современных настроениях доказать совпадение воли России и царя. Видно как раз обратное явление». Горемыкин был хорош тем, что оставался последовательным. «В моем по­нимании существа русской монархии,— заявил он в ответ,— воля царя должна исполняться как заветы Евангелия».

Единственный министр, который полностью поддерживал Го­ремыкина,— А. А. Хвостов. На его взгляд, политика уступок в военное время недопустима. «Призывы, исходящие от Гучкова, левых партий Государственной думы... явно рассчитаны на го­сударственный переворот. В условиях войны такой переворот неизбежно повлечет за собой полное расстройство государствен­ного управления и гибель отечества. Поэтому я буду бороться против них до последнего издыхания». Выход, возразил Сазонов,— в создании кабинета, в котором не было бы лиц, заведомо не доверяющих законодательным учреждениям и который был бы «способен бороться с пагубными для России течениями не только снизу, но и свыше» 75.

Последний тур борьбы между большинством Совета минист­ров и Горемыкиным связан с вопросом о прекращении засе­даний Думы и отношением к только что образовавшемуся «Про­грессивному блоку». В отрицательной оценке работы Думы и, сле­довательно, в требовании прекращения сессии как можно скорее расхождений не было. На заседании 24 августа Кривошеин пер­вым поставил вопрос о необходимости скорейшего роспуска, мотивируя тем, что «заседания без законодательных материалов превращают Государственную думу в митинг... а ее кафедру в трибуну для противоправительственной деятельности». Его тут же поддержали не только Шаховской и, конечно, Горемыкин, но и Поливанов.

Предметом спора стал вопрос о форме роспуска. Кривошеин предложил распустить Думу до 1 сентября (к этому времени ведомства должны были внести в Думу свои законо­проекты и тем самым дать ей повод требовать продолжения сессии, но «обставить по-хорошему»). Горемыкин же, наоборот, предлагал с Думой не считаться и не церемониться. На замеча­ние Игнатьева: не исключено, что Дума откажется подчиниться указу о роспуске, премьер решительно парировал: «Это будет прямым сопротивлением верховной власти», и тогда «придется не переговоры вести, а действовать». Щербатов считал, что на пря­мое неподчинение думцы не решатся, потому что «огромное боль­шинство их трусы и каждый за свою шкуру дрожит».

Но он же и другие высказали опасение другого рода: роспуск Думы может стать причиной ответных беспорядков. Повод к подобному обсуждению подал верный оруженосец Горемыкина. Милюков хвастает, заявил Хвостов, что в день смены командо­вания он нажмет кнопку — и беспорядки возникнут по всей России. Милюков, отреагировал на это Горемыкин, может нести какие угодно вздор и чепуху, но он, Горемыкин, этим угрозам не верит. На возражение Самарина: «Большинство из нас думает иначе» — премьер еще более резко возразил, что обсуждать воп­рос о запугиваниях Милюкова и К° он считает недопустимым. На это Щербатов заявил: сведения насчет возможных беспорядков исходят не только от Милюкова, но и от охранки и жандармерии. Они сообщают, что напряженная пропаганда идет в лазаретах и

гарнизонах. Ежедневно в Министерство внутренних дел посту­пают донесения о том, что через два-три дня после роспуска Думы неминуем взрыв повсеместных беспорядков.

В результате обсуждения было решено вопрос о перерыве думских занятий отложить до рассмотрения программы образую­щегося «Прогрессивного блока» 7б.

Видимо, информация Щербатова произвела впечатление, по­тому что заседание 26 августа, посвященное тому же вопросу, качалось с заявления Сазонова о том, что роспуск Думы вызовет, «несомненно», беспорядки и среди рабочих. Поэтому необходимо Все тщательно взвесить. «Быть может, придется признать, что ми­тингующая Дума — меньшее зло, чем рабочие беспорядки в от­сутствие Думы». Прежде чем принять решение, надо переговорить с блоком и попытаться сговориться: в программе много такого, против чего нет возражений. Отвергать блок с порога — ошибка, ибо рабочие кварталы «осложняют внутреннее положение, без того почти безнадежное». Ему вторил Григорович: по его све­дениям, беспорядки неизбежны — «настроение рабочих очень скверное».

Горемыкин отверг как совершенно несостоятельную идею о связи Думы с рабочим движением. «Ставить рабочее движение в I связь с роспуском Думы неправильно,— заявил он.— Оно шло и I будет идти независимо от бытия Государственной думы». Если |/ Дума не будет распущена — это еще не гарантия от рабочих выступлений. «Будем мы с блоком или без него, для рабочего движения это безразлично. С этим движением можно справиться „ другими средствами и до сих пор Министерство внутренних дел справлялось».

Слова «будем мы с блоком или без него» вновь переместили центр тяжести полемики к главному предмету спора, но уже по другой формуле: надо ли договариваться с блоком или это не­допустимо? Горемыкин объявил «Прогрессивный блок» незакон­ной организацией. В ответ Сазонов заявил, что игнорирование блока — «опасная и огромная политическая ошибка. Прави-f | тельство не может висеть в безвоздушном пространстве и опи- ;раться на одну полицию». Блок «по существу умеренный», и его' надо поддержать. Горемыкин стоял на своем: «Блок создан для захвата власти, он все равно развалится, и все его участники между собой переругаются». «Его плохо скрытая цель — ограни­чение царской власти. Против этого я буду бороться до послед­них сил».