User - i dfee46a8588517f8

я знаю, продался за 60 000 руб., „Новое время", вероятно, дороже, но участь их одна: позор, гибель и забвение» и т. д. (ЦГАОР СССР. Ф. 102. Оп. 265. 1915 г.

Ед. хр. 1030. Л. 1359). В цирку­ляре от имени саратовского сове­щания, предназначенном «только для руководителей монархических организаций и правых деятелей», Тиханович-Савицкий в разделе, ха­рактеризующем печать, указывал: «Перевертни (перешедшие в левый лагерь): „Новое время", „Вечернее время", „Колокол" и отчасти „Свет"» (Союз русского народа... С. 333).

В письме от 11 декабря 1915 г. Шульгин писал жене: «Как приятно было бы, если бы глупые правые были так же умны, как кадеты, и старались бы восстановить свое первородство работой для войны... Но они не могут этого понять и пор­тят общее дело» (ЦГАОР СССР. Ф. 102. Оп. 265. 1915 г. Ед. хр. 1040. Л. 2209).

Гурко В. И. Царь и царица. Париж, Б. г. С. 99.

Падение царского режима. Т. 2. С. 428.

Гурко В. И. Указ. соч. С. 56, 57.

Родзянко М. В. Крушение импе­рии // Архив русской революции. Берлин, 1926. Т. 17. С. 167.

Мосолов А. Указ. соч. С. 99.

161Переписка. Т. 5. С. 221.

165Там же. С. 228.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Монархия Романовых правила страной 300 лет. Рухнула она в течение недели. Едва ли не на другой день, ошеломленные молниеносностью и легкостью исчезновения с лица земли режима, который еще так недавно казался несокрушимым, участники и свидетели событий стали искать причины, объясняющие этот феномен.

Быстрее всех ответ нашел Милюков: революция, утверждал он, произошла потому, что народ хотел довести войну до победы, а Николай II, правительство, «верхи» оказались главным препят­ствием на пути к достижению этой великой цели. Назначение этой версии лежит на поверхности: она должна была работать на ло­зунг доведения войны до победы. Милюков-историк здесь был полностью оттеснен Милюковым-политиком, одержимым идеей завершения «исторической» задачи России — овладения Констан­тинополем и проливами. Эта теория была хороша еще тем, что одним росчерком пера превращала контрреволюционную Думу в руководителя совершившейся революции. Даже на склоне жиз­ни, когда настаивать на этой идее в свете уже имевшейся огромной литературы и документов по Февральской революции было просто нелепо, Милюков с упорством Катона продолжал на ней настаи­вать. «Мы (?) знали,— писал он, что старое правительство было свергнуто ввиду его неспособности довести войну „до победного конца". Именно эта неспособность обеспечила содействие вождей армии при совершении переворота членами Государственной ду­мы» 1.

Однако это «мы» было весьма условным даже в кадетской сре­де. Барон Нольде писал: «Царствовала концепция Милюкова: революция была сделана, чтобы успешно завершить войну,— один из наивнейших самообманов этой богатой всякими фикциями эпохи». К числу не поддавшихся этому самообману он причисляет также Набокова, Аджемова и Винавера, которые вместе с ним «в недрах кадетского Центрального комитета» пытались доказать Милюкову иллюзорность его концепции, но «столкнулись с самым упорным сопротивлением» лидера партии и его сторонников 2.

Говоря о кадетском самообмане, Нольде имел в виду подлинное настроение народа — его нежелание продолжать чуждую ему вой-

ну. Но с научной точки зрения самообман в концепции Милюкова состоял в том, что она, во-первых, была идеалистической, а во-вто­рых, полностью отрицала совершившуюся революцию как конеч­ный итог всего предшествующего многолетнего развития страны. Согласно Милюкову, все дело было в негодных людях; окажись на их месте другие, годные, и никакой революции не было бы. О том, что сама эта негодность была не случайной, а закономер­ной, итогом-длительных процессов, происходивших в недрах само­державного строя, Милюков, изменяя себе как историку, вопроса не ставил.

Даже Маклаков, осмысливая прошедшее, делал шаг вперед по сравнению с лидером кадетской партии. Размышляя над причинами несостоявшегося дворцового переворота, который, «может быть (!) мог спасти положение», Маклаков, говоря о заговорщиках и их колебаниях, указывал на одну из причин та­ких колебаний, которая «ясна». Причина эта состояла в том, что «династия была обречена» даже в случае успешности переворота. «При Павле 1-м,— пояснял он,— было ясно, к кому после него перейдет русский престол». Но у Николая II фактически не было пригодных преемников. Для этой роли не годился ни «маленький, больной» наследник, ни Михаил, ни другие претенденты, поэтому «спасти династию было трудно даже переворотом» 3. Это уже был в какой-то мере исторический подход, хотя причину гибели монар­хии Маклаков усматривал лишь в физическом, умственном и мо­ральном вырождении династии, а не в вырождении, изжитости самого режима.

Такую попытку — объяснить причину гибели режима его соб­ственной природой — сделал Вишняк. Соглашаясь с мыслью, что «личность последнего русского самодержца в значительной мере определила судьбы русского самодержавия», он, однако, считал эту причину не основной. «Главная причина крушения этого строя не здесь, не во „внутренних органических" свойствах само­держца,—писал он. — Главное — в неограниченности той „фор­мальной власти", которую представляет всякий самодержавный строй». Конечный его вывод гласил: «Абсолютизм гибнет, но не сдается, не приспосабливается, не может приспособиться к окру­жающим условиям; гармоническое развитие вровень с веком и требованиями жизни противоречит природе и смыслу абсолю­тизма. Абсолютизм отстает от темпа жизни, утрачивает способ­ность учитывать вес и значение событий. Иллюстрация к тому — последние годы и месяцы, дни и даже часы русского абсолю­тизма» 4.

Вишняк по сравнению с либералами сделал, безусловно, шаг вперед в поисках правильного ответа на вопрос о причинах гибели российского абсолютизма. Он был совершенно прав, ука­зывая, что его надо искать в самодержавии, а не в самодержце. Но верно определив место поиска, Вишняк тут же пошел по лож­ному пути. Его принципиальная ошибка, очень типичная для вульгарного демократа (Вишняк был эсером), состояла в том, что

он абсолютизировал абсолютизм, т. е. оказался неспособным подойти к нему с позиций диалектики. Абсолютизм вообще, а не только русский,— такая государственная система, что не подда­ется модификации, остается всегда неизменной и поэтому погиба­ет, таков его принципиальный, теоретический вывод.

История показывает, что этот вывод неверен ни в фактическом, ни в теоретическом отношении. Абсолютизм действительно жест­кая система, но вместе с тем он очень гибок и приспособляем к изменяющимся условиям, причем настолько, что может пол­ностью вписаться, модернизировав себя, в совершенно другой, по природе чуждый социально-экономический порядок, каким был для него капитализм. В качестве наиболее убедительных примеров такого успешного приспособления к принципиально иной среде можно назвать монархии Германии и Японии. Да и в отношении русского абсолютизма утверждение о его неспособности учитывать перемены не соответствует действительности. Достаточно со­слаться на два известных шага в направлении к буржуазной мо­нархии, сделанные им в 1861 и 1905 гг.