Холли Блэк - Черное сердце

Твоя личная безопасность крайне важна,

она делает глоток чая и снова улыбается.

Понимаю, что она, скорее всего, говорит эти же самые слова десяткам потенциальных новобранцев, но мне все равно приятно услышать их от нее.

Когда я собираюсь уходить, ее рука в перчатке на краткий миг касается моего плеча:

От мамы есть известия?

Юликова говорит тихо, будто и правда беспокоится о том, что семнадцатилетний парень остался совсем один и волнуется за его мать. Но я не сомневаюсь, что она пытается выудить сведения. Сведения, которых у меня, к сожалению, нет.

Нет,

отвечаю я. — Насколько я знаю, она, возможно, мертва. — Хотя бы на этот раз не лгу.

Мне бы хотелось помочь ей, Кассель,

говорит Юликова. — И ты, и Баррон очень важны для нашей программы. Мы бы хотели воссоединить вашу семью.

Неопределенно киваю.

Всех преступников в конце концов ловят — таков основной принцип этой жизни. Быть может, для правительственных агентов дела обстоят иначе. Может, их матери никогда не попадают в тюрьму. Наверно, мне стоит на это надеяться.

Снаружи здание агентства ничем не примечательно — унылое бетонное сооружение средних размеров, торчащее посреди парковки; поляризованные стекла окон отражают свет заходящего солнца. Даже и не скажешь, что верхние этажи занимает федеральное агентство — особенно с учетом того, что вывеска над входом гласит «Ричардсон и Ко, клеящие материалы и уплотнители», а почти все, кто входит в здание и выходит из него, одеты в костюмы с иголочки.

Деревья над головой по большей части голые, бурые, холодный октябрьский ветер развеял золото и багрянец ранней осени. Мой «Бенц» стоит там же, где я его оставил — напоминание о жизни, которую я мог бы вести, если б принял предложение отца Лилы и стал его секретным оружием.

Я все сильнее чувствую себя мальчиком, который назло маме отморозил себе уши.

Еду обратно в Уоллингфорд; когда добираюсь до школы и успеваю только бросить спортивную форму и перекусить батончиком мюсли — пора идти в библиотеку, где меня ждет Даника. Бегу вверх по лестнице и только собираюсь отпереть дверь своей комнаты, как тут замечаю, что она уже открыта.

Кто здесь? — Спрашиваю, заходя.

На моей кровати сидит девушка. Я видел ее в школе, но, кажется, ни разу с ней не разговаривал. Она младшеклассница, вроде бы кореянка, с длинными черными волосами, которые, словно водопад, свисают до самой талии; плотные белые гольфы доходят почти о колена. Глаза подведены блестящим голубым карандашом. Она смотрит на меня из-под длинных ресниц и застенчиво улыбается.

Должен признаться, я несколько растерян. Такое нечасто случается. — Ты Сэма ждешь?

Я хотела с тобой поговорить,

она встает, подхватывает розовую сумку с книгами и прикусывает нижнюю губу. Потом, чуть погодя, добавляет:

Я Мина. Мина Лэндж.

Но тебе не положено находиться в моей комнате,

отвечаю я, бросая сумку с формой.

Я знаю,

усмехается она.

Знаешь, вообще-то мне пора,

говорю я, бросая взгляд на дверь. Понятия не имею, что за игру она затеяла, но когда в прошлый раз на моей кровати оказывалась девушка, все сразу же пошло к чертям собачьим. Не могу сказать, что пылаю оптимизмом. — Не хочу быть грубым, Мина, но если ты хочешь мне что-то сказать, то выкладывай поскорее.

А ты можешь остаться? — Спрашивает она, делая шаг в моем направлении. — У меня к тебе огромная просьба, кроме тебя никто не поможет.

Что-то слабо верится,

голос звучит как-то натянуто. Думаю о Данике и обо всех предстоящих мне объяснениях. Меньше всего мне хочется опоздать и оправдываться еще и в этом. — Но, пожалуй, могу задержаться на несколько минут, если дело важное.

Может, пойдем куда-нибудь? — Предлагает девушка. Губы у нее розовые, блестящие, мягкие на вид. Она нервно накручивает на затянутый в белую перчатку палец прядь длинных черных волос. — Пожалуйста.

Мина, говори и все,

получается не слишком похоже на приказ. Приятно поддаться обманчивому ощущению, будто я могу сделать для красивой девушки нечто жизненно-важное. Впрочем, я и сам в это не верю. Но все равно поддаюсь, стараюсь притворяться.

Тебе некогда,

говорит она. — Мне не стоит тебя задерживать. Знаю, ты не… знаю, ты не слишком хорошо меня знаешь, и вообще… И я во всем виновата сама. Но, пожалуйста, прошу тебя, можно как-нибудь с тобой поговорить?

Ага,

отвечаю. — Конечно. Но ты же хотела…

Она не дает мне договорить:

Нет, лучше в другой раз. Я к тебе подойду. Я знала, что ты не откажешь, Кассель. Ничуть не сомневалась.

Она проходит мимо меня, настолько близко, что я ощущаю тепло ее тела. Чуть погодя слышу ее легкие шаги в коридоре. Стою в одиночестве посреди комнаты, долгое время пытаясь сообразить, что же это было.

Воздух из прохладного сделался настолько холодным, что пробирал до самого мозга костей. От такого холода дрожишь, даже вернувшись в теплую комнату, будто нужно вытрясти лед из жил. Я почти добрался до библиотеки.

Эй! — Окликают меня кто-то сзади. Голос знакомый.

Оборачиваюсь.

Лила стоит на краю лужайки и, подняв голову, смотрит на меня. На ней длинное черное пальто; когда она говорит, в воздухе появляются облачка пара, похожие на призраки невысказанных слов. Она и сама похожа на привидение — вся черно-белая под сенью голых ветвей. — Отец хочет тебя видеть,

говорит она.

Ладно,

отвечаю я и иду за ней. Даже не задумываясь. Наверно, я бы и со скалы вслед за нею спрыгнул.

Лила ведет меня к серебристому «Ягуару» на парковке. Не знаю, когда у нее появилась эта машина — и права тоже — хочу что-то сказать на этот счет, поздравить, что ли, но когда открываю рот, она так на меня смотрит, что я тут же проглатываю все свои слова.

Молча сажусь на пассажирское место и достаю телефон. В салоне пахнет мятной жвачкой, духами и сигаретным дымом. В подставке для стаканов стоит полупустая бутылка диетической содовой.

Открываю телефон и пишу смс Данике: «Сегодня никак».

Пару секунд спустя телефон начинает звонить, но я ставлю его на вибрацию и больше не обращаю внимания. Мне очень стыдно за то, что не пришел, хотя и обещал Данике быть честнее, но объяснять ей, куда я еду — а также, зачем — просто невозможно.

Лила смотрит на меня; половина ее лица освещена светом уличного фонаря; светлые ресницы и дуга брови превратились в золото. Она так прекрасна, что аж зубы ломит. На уроках психологии в первом классе учитель рассказывал, что существует такая теория: у всех у нас есть «инстинкт смерти»

какая-то частица нас самих стремится к забвению, к нижнему миру, к Танатосу. От этого захватывает дух — как если бы ты шагнул с крыши небоскреба. Именно так я себя и чувствую сейчас.

Где твой отец? — Спрашиваю я.