Vladimir - Unknown

- Знаете, Отто, у меня своя тактика в бою. Плевать я хотел на все высоколобые теории с их алгебраической абракадаброй. Формулы нужны, когда работаешь в тиши кабинета. Я и сам бывал, увлечён ими, когда занимался кораблестроением. Когда же я выхожу в море на боевое патрулирование, у меня отрастают жабры. Я превращаюсь в самое поразительное и прекрасное творение океана – большую, хищную акулу. Как это? Да вот так! Просто я и моя лодка с командой становимся одним целым. Я это голова с жадной пастью. Мои люди и послушное им железо У-бота, всё повинуется импульсам моего разума - древнего сознания морской рептилии. Сознание это кричит, орёт всем своим естеством, требует лишь одного: "Жрать!" Я не жертва, Отто, я охотник, мне некогда совершать сложные маневры, потому, что если я не сожру кого-нибудь в ближайшую неделю, то моё нутро начнёт переваривать самоё себя. И знаете, Отто, я всегда нахожу себе еду. Я удачливая акула. Я всегда буду Жрать и Расти! Расти и Жрать! - и Гюнт Прус зашёлся отвратительным, скрежещущим смехом.

Я подумал, что если бы акулы и крокодилы умели смеяться, то делали бы это именно таким бесподобным по выразительности манером.

Тот день, когда я узнал, что подлодка Пруса U-666 вечером возвращается на базу, я помню плохо. Меня одолевала нервная лихорадка. Солёное с железным привкусом крови от пересохших и потрескавшихся губ Желание Убить, затопило мою душу, как отсек субмарины с безнадёжной пробоиной. Мой здравый рассудок захлебнулся в этой зоне смерти, не успев побороться за живучесть. Я вошёл в помещение клуба подводников, прямо в зал, не снимая плаща. Сознание моё будто расщепилось, и какая-то его часть наблюдала за всем происходящим со стороны. Капли дождевой воды стекали по чёрной лайковой коже моего командирского реглана. Мелькнула нелепая мысль, что я заигравшийся участник какого-то очень долгого спектакля, поневоле перепутавший подмостки с реальной жизнью. Гюнт, уже порядком набравшийся, сидел, словно голливудская кинозвезда, в окружении поклонников из числа молодых офицеров и штатных клубных шлюх, уютно примостившихся у них на коленях. Судя по взрывам молодецкого хохота и женским визгам, этой компании было весело. Когда я приблизился к ним, смех и взвизги мгновенно стихли. Во всём переполненном зале наступил тот род тишины, который пошло именуют зловещим. Я вынул из кармана плаща белую от напряжения руку с намертво зажатым в ней девятимиллиметровым маузером и с силой вдавил хромированное дуло в усыпанный рыжими веснушками лоб Пруса. Гюнт-Дракон даже не побледнел, в отличие от всех окружающих, превратившихся в снежноликие изваяния.

- Ну что же вы, граф? - чуть ли не сдерживая зевоту, сквозь зубы с зажатой в них папиросой, процедил капитан-лейтенант, - решили стрелять, так стреляйте.

Он вынул изо рта погасший окурок и левой рукой раздавил его в пепельнице. Дуло моего маузера по прежнему было впечатано в его лоб, однако это не помешало Гюнтеру закончить свою, возможно, последнюю тираду:

- Только учтите, дорогой корветтен-капитан 25, выглядеть после такого выстрела вы будете, как бестолковый помощник мясника. Весь с ног до головы в крови и мозгах. Мне-то, конечно, всё равно, но моим приятелям вряд ли этот пурпурный фейерверк придётся по вкусу.

Я всегда имел богатое воображение, наверное, оно и подвело меня в те минуты. Возмездию, как пишут в бульварных романах, не суждено было свершиться. Я замешкался, представив себе отвратительный кровавый натюрморт. Один друзей Пруса успел прийти в себя, и внезапным, точным ударом снизу вверх, выбил из моей кисти пистолет. Тот по параболе улетел куда-то за мою спину и грохнулся на ближний столик, со звоном разбив что-то стеклянное. Всё-таки нас, "заклятых друзей" Отто и Гюнта, окружали боевые офицеры, а не беспомощные "шпаки". Меня скрутили и передали дежурному патрулю.

Утром ко мне на гауптвахту прибыл сам командир флотилии капитан цур зее 26Клаус фон Рэй, ветеран-подводник первой мировой. Старик был близким другом моего крёстного отца, легендарного Отто Виддигена. Естественно, что с фон Рэем нас связывали особые отношения. Как всякий хороший командир Клаус знал о своих подчинённых всё, или почти всё. Особенно о таких, как мы с Прусом. После нашей драки случившейся в клубе почти год назад, он старался не упускать нашу "сладкую парочку" из виду. По возможности, разводя нас, чтобы мы как можно меньше встречались на базе. Кстати и на этот раз я должен был уйти в поход за пару дней до возвращения Гюнтера с его "Драконом Апокалипсиса". Однако, как это бывает не только в мелодрамах, вмешался злой рок, а точнее две банальных хвори: острый аппендицит и не менее острая гонорея. Первая внезапно свалила здоровяка старшего механика, а вторая не так уж внезапно, но капитально прихватила за самое дорогое радиста-акустика с которым я ходил на "Чиндлере" уже почти два года. Так что, вопреки стараниям нашего отца-командира, нам с Гюнтом-Драконом поневоле довелось свидится.

Капитан цур зее вошел в арестантскую комнату гарнизонной гауптвахты и приказал мне, вытянувшемуся во фрунт, сесть. Сам он уселся на привинченную к полу, круглую табуретку. Старик снял с лысеющей седой головы фуражку и положил её на мою кровать. Клаус покачал крючковатым, как клюв старого альбатроса, сизым в красных прожилках носом.

- Все неприятности всегда случаются из-за баб - заявил он ворчливо. Я, было, вскинулся, чтобы возразить ему, но он с сердитой безнадёжностью махнул рукой:

- Да знаю, знаю. Прус конечно редкостная сволочь. Так витиевато отомстить товарищу за разбитую в пьяной драке физиономию, это надо уметь. Я уже подписал приказ о его переводе на другой конец континента. Рисковать вами обоими я не собираюсь. Ты хоть знаешь, мститель, что сам гросс-адмирал, командующий, интересуется вами обоими чуть ли не каждый месяц. Влюбился в вас Дёниц что ли? Так прямо и говорит:

- "Отто и Гюнт это мои живые талисманы. Приходя из каждого боевого похода, они приносят с собой победные сводки с просторов Атлантики. Мне, по крайней мере, не стыдно показаться иной раз на глаза фюреру. Вести с Востока пока что мало радуют".

Командир положил мне руку на колено и уставился на меня выпуклыми блёкло голубыми глазами:

- Отто, я хочу помочь тебе. Именно тебе, а не отпетому Гюнту. У этого красавца в помощниках не иначе, как сам сатана. Вас поместят в специальную камеру с прочной перегородкой, но с прекрасной звукопроницаемостью. Метод мной запатентован и многажды испробован. Он реально работает. Тебе надо выговориться, Отто. Выскажи Прусу всё, что накипело. Всё, что ты о нём думаешь. После ты его больше никогда не увидишь, а тебе станет легче.

Командир флотилии встал, надел фуражку и, повернувшись к забранному решёткой окну, заложил руки за спину и твёрдым голосом закончил: