Айзенберг Я.Е. - Ракеты. Жизнь. Судьба.

снимать с работы меня это уже чересчур, да и министерство ему не позволит.

Так что Бека от увольнения я определенно спас.

И, вспоминая лабораторию Щербаченко, никак нельзя забыть молодых

девушек, только окончивших мехмат университета и получивших к нам

назначение. Упомяну только двоих - Клаву Филиппову и Лину (Ангелину)

Мялик и их неизменную начальницу, работавшую у нас раньше Наташу

Рыжавскую, умницу, спокойную, выдержанную, очень способную сотрудницу.

Начальником

лаборатории,

разрабатывавшей

наземные,

проверочные

программы, стал Виталий Павлович Каменев, а у него правой рукой - Юрий

Михайлович Златкин. Программ этих было невероятное количество, так как

автор любого прибора хотел, чтобы его проверили максимально тщательно,

вплоть до контакта каждого реле, даже в резервированной полностью системе, и

на этом «стоял до упора». Программы-то делать не ему, а уверенность, что

прибор в порядке, сильно успокаивает.

Сосредоточение всего программирования БЦВМ в одном месте вынуждало нас

все время искать способы повышать производительность труда, для чего нужно

54

было создавать большое по объему сервисное математическое обеспечение,

позволяющее ускорять и автоматизировать работу программистов БЦВМ. И

здесь нам совершенно неожиданно помог директор киевского института

кибернетики АН УССР Виктор Михайлович Глушков. Он стал депутатом

Верховного Совета СССР от того избирательного округа, где располагалось

наше ОКБ, и посетил нас в порядке встречи с избирателями. Конечно, его

повели в теоротделение, и я ему пожаловался, что при нашем «ручном»

программировании именно оно будет определять сроки создания ракет. Я был

поражен, когда он предложил услуги своего института для помощи нам в

повышении производительности труда наших программистов, т.е. в создании

средств автоматизации их работы. Всегда я крайне негативно относился к

возможности получения реальной пользы от многочисленных договоров с

академическими и учебными институтами, что легко понять каждому, кто

пытался получить от них конкретные результаты. Но Виктор Михайлович меня

поразил, он предложил (и реализовал свое предложение) и создал на территории

своего института лабораторию технологии программирования, конечно, за счет

наших средств, но работающую полностью по нашим заданиям, что

гарантировало получение реальных результатов, так как сотрудники

лаборатории, хоть и сидели в институте кибернетики, точно понимали, кто и за

что им платит зарплату.

Переход к БЦВМ потребовал изменения характера работ и взаимодействия и у

других подразделений ОКБ, но, в конце концов, все как-то «устаканилось», и

мы начали делать цифровую СУ для днепропетровской ракеты, следующей за

8К67, она называлась 15А14 и была рассчитана на доставку 10 (!!!) водородных

бомб – рекордное число. Именно ее развитие привело, в конечном счете, к

появлению «Сатаны».

В результате того, что теоротделение взяло на себя главный объем работы по

созданию СУ с БЦВМ (в других фирмах эта работа затронула и другие, кроме

теоретиков, подразделения) оно стало, по существу, определять все важные

решения, а численность его выросла до 1300 человек.

Пожалуй, стоит подробнее рассказать о внутренней жизни теоретиков, так как

все равно большую ее часть мы проводили на работе, и от обстановки там

зависело не только наше мироощущение, но и результаты работы.

В большом коллективе высококвалифицированных и способных людей всегда

находятся люди с художественными способностями. Надо только им не

мешать, что было достаточно сложно делать под постоянным и бдительным

надсмотром «органов» (т.е. КГБ), но как-то мы решали эту проблему.

Во-первых, наша стенгазета (я думаю, теперь уже не все знают, что это такое)

выделялась остротой печатаемых заметок, я только просил, чтобы критика

ограничивалась сотрудниками отделения, начиная, естественно, с меня, так как

попытка преодолеть этот барьер кончалась не очень удачно из-за обид

критикуемых.

55

Каждый номер стенгазеты собирал толпу читателей, причем не только

сотрудников нашего отделения, и становился предметом самого тщательного

изучения в КГБ на предмет поиска «антисоветских» шуточек.

Но основным вне работы стали наши вечера. Это можно, конечно, называть и

художественной самодеятельностью, но будет очень несправедливо по

отношению и к авторам, и к исполнителям. Их уровень мастерства не уступал

артистам харьковских театров, а тематика и способ выступления были намного

более интересными для зрителей.

Мы обычно арендовали один из самых больших дворцов культуры (это уже

была территория не за колючей проволокой) и один раз в году устраивали там

новогодний вечер теоротделения. Успех был оглушительный.

Сотрудницы и жены сотрудников шили на этот вечер платья, представители

смежных организаций из других городов стремились попасть в этот день в

командировку, сотрудники не нашего отделения всякими неправдами доставали

билеты, а у нас было две проблемы – не допустить положенной в таких случаях

пьянки и проследить за отсутствием чересчур острых выступлений, которым

при большом желании можно было приписать и недопустимую направленность.

Самое главное, что критика начиналась с меня (здесь уж приходилось терпеть),

но не выходила за рамки отделения.

В третьем (теоретическом) отделении было не только интересно работать, но и

можно было хоть изредка отдохнуть вместе с коллективом своей лаборатории в

нерабочее время, что сплачивало коллектив и шло на пользу делу. Вскоре отдел

кадров стал рассматривать назначение молодого специалиста в теоротделение,

как награду, многие даже искали знакомства, чтобы получить к нам назначение.

И сын Сергеева, и сын его первого заместителя и директора нашего опытного

завода Борзенко, и сын заведующего отделом оборонной промышленности

обкома партии (совсем большая «шишка») работали в теоротделении.

56

«ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА»

Именно так назвали мы, полушутя, положение с тем, кто и что будет

разрабатывать в новом поколении систем управления советских МБР с

разделяющимися боевыми частями и бортовой вычислительной цифровой

машиной. Ибо сказано «В каждой шутке есть доля шутки».

Состояние было такое.

На вооружении Советской армии состояло два типа МБР, янгелевская 8К67 с

харьковско-московскими (НИИ-944) разработчиками СУ, на базе которой

предстояло и дальше развивать направление сверхтяжелых ракет (у США таких