Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2

Г е р ц е н. Тата узнала – и тоже просится. Она хочет всерьез изучать живопись.

Н а т а л и. И что ты решил?

Пауза .

Г е р ц е н. У меня нет выхода.

Н а т а л и. Когда они уезжают?

Г е р ц е н. Завтра.

Н а т а л и ( с вызовом ). Я очень рада. У Мальвиды своих детей нет. Ей будет чем заняться.

Г е р ц е н ( скрывая негодование ). Надеюсь, когда они уедут, тебе станет легче.

Н а т а л и. Представь себе. На мне трое маленьких. Мне тяжело. ( Неожиданно чему-то смеется .) Сегодня утром вдруг вспомнила, как ты совсем молодым человеком приезжал читать свой роман papa . А мы с сестрой, совсем крошки, слышали звук твоих дрожек и выбегали навстречу в коротеньких платьицах с черными фартучками. И каждый раз что-то влекло меня встретиться с тобой глазами, сконфузиться и убежать. Ах, Герцен, если б кто-то тогда шепнул мне: вот отец твоих детей. Как странно и чудно это… ( Прижимается к нему .) Вот увидишь: без Таты и Оли нам не надо будет сдерживаться, притворяться. У нас начнется свободная жизнь.

Г е р ц е н. Я принимаю это решение с тяжелым сердцем. Оля, раз уехав, уже не вернется. Она и так почти не говорит по-русски. Тата тоже будет отдаляться. А Саша – давно отрезанный ломоть. Ему только самолюбие мешает, а так он уже давно бы отвернулся от всего русского. Прикажешь смириться, что мои дети стали швейцарскими немцами? Так я должен и свою натурализацию принять всерьез.

Н а т а л и. В твоих словах слышится упрек. Я его не принимаю. Все, о чем я мечтаю, – это иметь свой дом, растить детей, любить мужа, и быть уважаемой им. Вот мой идеал. Неужели я так много требую?

Г е р ц е н. Натали, помилуй, что ты еще хочешь? Я люблю и уважаю тебя. Ты желала быть хозяйкой в доме? Он давно твой. Твой дом! И пусть он хоть чем-то напомнит мне прошлый. В доме Наташи мы не знали, что такое ссоры, крики, вражда.

Н а т а л и ( зло ). Опять запел про «святую»! ( Машет рукой на портрет ).

Г е р ц е н ( резко ). Остановись! Сейчас же остановись, Натали! Ты знаешь те струны, которых касаться нельзя. Не касайся их.

Н а т а л и ( вызывающе ). У твоей «святой» был муж, а у ее детей – отец. Мои дети зовут Огарева «папа А га», а тебя «дядя». Я не могу это вынести! Я с ужасом думаю, что будет с Лизой, когда она узнает правду!

Г е р ц е н. Ты прикрываешься своим положением, как щитом, в надежде, что оно дает тебе право быть безжалостной и черствой. Разве не так? Ты вошла в мой дом, и он раскололся. Сначала уехал Саша. Теперь очередь Оли и Таты. Ты обещала заменить детям Наташи мать. И что из этого вышло?

Н а т а л и. Я плохой воспитатель. Я старалась. У меня не получилось.

Г е р ц е н. Воспитание начинается с любви. Мальвида любит Тату и Олю, как своих собственных. Поэтому у нее получается. Признайся сама себе: ты не любишь никого, кроме себя и своих детей! И это с наивностью эгоизма, без меры и предела!

Н а т а л и. Я и тебя люблю! ( Рыдает .)

Пауза .

Г е р ц е н ( жалеет, что не сдержался ). Успокойся, Натали. Я виновен во всем не меньше, чем ты, а скорее больше. ( Смотрит в зал .) Тата пришла. Садись, Тата.

Н а т а л и уходит .

Г е р ц е н. Послушай, дорогая Тата. Я хочу, чтоб вы в Италию ехали через Ниццу. Я хочу, чтоб, вступая в новый этап жизни, вы посетили могилу и поклонились земле, в которой схоронена ваша мать, цветам, растущим на ней. Ольга не знала ее совсем, и ты не много знала.

Входит Н а т а л и .

Г е р ц е н. Это была великая женщина – и по мысли, и по сердцу, и по бесконечной поэзии всего бытия ее. Я прочту тебе самую интимную главу из моих воспоминаний. Она называется «Кружение сердец». ( Берет в руки рукопись .) Эта история о том, как в нашем доме появился немецкий господин Георг Гервег.

Н а т а л и. Франсуа едет на рынок. Ему нужны деньги.

Г е р ц е н. Я предупредил: нас не отвлекать. ( Ищет в столе деньги .)

Н а т а л и ( Тате ). Для твоего папочки главное – покорность. Вот твоя мамочка сидела тихой мышкой и молчала. Недаром ее мать – крепостная, из дворовых. Молчать она умела. Зато теперь она на пьедестале. Она «святая», а я строптивая. Плохая.

Г е р ц е н. Замолчи, Натали! Немедленно замолчи!

Н а т а л и ( Г е р ц е н у ). А твоя «святая» была из мяса и костей! Уж я-то хорошо знаю! Она все о великой любви мечтала, а-ля Жорж Санд! Гервег-красавчик подвернулся, Наташенька не растерялась! Покойная поэзию очень любила!

Г е р ц е н. Ложь!

Н а т а л и. Она Гервега у тебя под носом соблазнила и два года подряд с ним изменяла!

Г е р ц е н. Ложь! Ложь! Ложь!

Н а т а л и. Не она, а я должна на пьедестале стоять! Я родила тебе троих! Не меньше чем она! И мои куда как способнее. Да, милая Таточка, Лиза твоя сестра! И Лелечка и Лешенька…

Г е р ц е н. Уйди! Ты оскорбила меня и память о ней! ( Указывает на портрет .)

Н а т а л и ( кричит ). Я увезу детей! И ты не увидишь их больше!

Г е р ц е н. Чего ты хочешь? Наказать меня судьбой детей своих? Наказать за что? Пусть все последствия безумий твоих падут на твою голову!

Н а т а л и. Были бы у меня деньги, я бы тебе еще не то показала! ( Уходит .)

Г е р ц е н. И этот день отравлен! А как весело ждал я его. Вот она, плата за мою слабость. ( Тате ). Да, Тата, это правда. Лиза, Леля, Алеша – это мои дети. Твои сестры и брат.

Входит О г а р е в .

О г а р е в. Натали заявила, что уезжает в Париж.

Г е р ц е н. Париж! Туда нельзя! Там эпидемия!

О г а р е в уходит .

Г е р ц е н. Какое плоское несчастье!

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Гостиница в Париже. Кровать. Кресло. Н а т а л и в черном платке сидит на кровати. Входит Г е р ц е н .

Н а т а л и ( говорит сама с собой, бесстрастно и монотонно ). Сначала Лиза заболела, потом Леля, потом Леша. Жар сильный. Думали, ангина дурного свойства. Оказалась дифтерия. Круп все забил – дышать нечем. Леле разрезали горло. Я держала ее головку и не смотрела. Все равно не спасли. В двенадцать часов ночи она скончалась. Через час умер Леша.

Г е р ц е н. Что с Лизой?

Н а т а л и. Лиза там. Спит. ( Машет рукой .) Она вне опасности.

Г е р ц е н уходит .

Н а т а л и. Когда родились мои дорогие утешители, я была безумно счастлива. И как недолго. Зачем я поехала в Париж? Герцен возражал, а я поехала. Вот теперь жизнь и давит, как свинец.

Г е р ц е н возвращается .

Н а т а л и. Мне хочется идти босиком, с веревкой на шее. И чтоб толпа кричала мне: убийца, убийца! Вот бы так дойти до эшафота, взойти на него спокойной поступью, крепко пожать руку палача-избавителя, положить голову на плаху. Тогда я успокоюсь. Помоги мне, научи, как дойти до конца.

Г е р ц е н. Ты должна жить во имя Лизы. Лучшей тризны ты не можешь совершить над гробиками.

Н а т а л и ( продолжает говорить сама с собой ). Болезнь Лизы окончилась. Сильный кашель с лихорадкой прошел. Остались только распухшие железы. В болезни она не ела и пила только воду. Лиза так и сказала: «Теперь хочу воду, а когда выздоровлю, буду пить одно шампанское».