Кевин Фонг - Extremes. На пределе

Преклонный возраст мистера Хадсона заметен невооруженным глазом. Но изменился не только внешний облик. Почки не в лучшей форме: они хуже фильтруют кровь, более подвержены любым воздействиям. Токсические вещества и лекарства выводятся через них заметно медленнее, чем когда-то.

Сердце бьется слабее и проталкивает все меньше крови. На электрокардиограмме, регистрирующей электрическую активность важнейшего органа, видно, что оно нет-нет, да и замрет, пропустив удар.

Поднявшись из кресла, старик не может выпрямиться во весь рост. Изношенный позвоночник устал бороться с силой тяжести. Под ее воздействием он клонится вперед, сгибая спину.

Когда — с посторонней помощью — старик встает на ноги, за него невольно становится страшно. Мышцы, поддерживающие тело в вертикальном положении, лишились силы. Они все еще стараются действовать, повинуясь командам мозга, который подсознательно посылает им сигналы, приказывая стоять прямо. Но и сам командир уже далеко не тот, что был.

Хитроумная система датчиков внутреннего уха — которая в молодости позволяет фигуристу сохранять равновесие во время вращения на льду — сейчас то и дело играет жестокие шутки и, например, сообщает организму о движении, которого нет и в помине, заставляя старика неуверенно пошатываться. А кости, к которым крепятся мышцы, стали хрупкими и ломкими.

Такова физиология преклонного возраста — с неизбежным одряхлением. И все же, несмотря на все перечисленное, в свои сто три года мистер Хадсон вполне жизнеспособен и продолжает заниматься многим из того, чем занимался бóльшую часть жизни. Он — старейший из членов своего гольф-клуба и по крайней мере месяц назад еще водил машину.

***

Жизнь — это непрерывная борьба с энтропией. Энтропия — это показатель степени хаоса, мера неупорядоченности, свойственная любой системе, живой или неживой. Нарастание энтропии свидетельствует об усилении в системе беспорядка. По мере того как замедляются процессы обновления и возрождения, поддерживающие нас в юности, мы остаемся беззащитными перед натиском хаоса.

Представьте себе органические молекулы, которые составляют клетки и ткани вашего тела. Вообразите, будто эти клетки — тысячи миллиардов волчков, крутящихся на столе. Сначала все они вертятся ровно, стоят прямо и сразу выправляются, даже если их пошатнуть. Но постепенно скорость гаснет, вращение замедляется, и теперь уже волчки не так устойчивы.

Их можно запустить снова, не дать им упасть, подхлестнув или нажав на ручку. А те, что уже близки к падению, можно удалить и заменить вновь запущенными волчками. Вот вам наглядная аналогия того, что мы называем «починкой» биомолекул. Постоянный приток энергии в биологическую систему позволяет на время приостановить нарастание энтропии.

В юности процесс нарастания энтропии находится в организме под контролем благодаря системам регенерации и заживления. Системам, которые, если угодно, непрерывно подстегивают, запускают или заменяют триллионы молекул, поддерживая их в надлежащей форме. Но подобно ребенку, которому рано или поздно надоедает волчок, организм со временем занимается заживлением и регенерацией все с меньшей охотой.

Что же до энтропии, то она без устали продолжает вершить свое дело в рядах молекул, составляющих организм, — и проявляется это в процессах старения. Юность на нашей модели соответствует лесу только что запущенных волчков, быстро вертящихся и полных энергии. С возрастом они замедляют вращение, начинают покачиваться, шатаются во все стороны — достаточно легкого сквозняка, и они попáдают один за другим.

Энтропия не вызывает болезней, как и сама не является болезнью, однако из-за нее организм становится уязвимым. А болезни атакуют именно там, где линия обороны всего слабее. У людей такие уязвимые места — сердечно-сосудистая система и группы клеток, наиболее подверженные раковому перерождению.

Добившись в начале ХХ века заметных успехов в борьбе с инфекционными заболеваниями, сейчас мы повели наступление на пределы, установленные энтропией.

В определенном смысле мы преодолели пределы, положенные прочим животным, вышли победителями из вечной войны с микроорганизмами, губившими бóльшую часть нашей популяции в нежном возрасте, и — если вынести за скобки несчастные случаи — обрели прочность неживого предмета. Но и разрушаемся мы теперь так же, как неживое, — угасая под действием энтропии, как угасают звезды.

***

В груди у мистера Хадсона все хрипит и клокочет. Сегодня кашель усилился, старик дышит с трудом. Вернулась пневмония, из-за которой он оказался в больнице. Мне трудно решить, какое лечение сейчас было бы оптимальным.

На заре ХХ века до континента под названием «старость» добирались немногие и довольно редко, так что по большей части он оставался малоизученным. Ведь на протяжении почти всей людской истории средняя продолжительность человеческой жизни не превышала тридцати лет. Эта мрачная статистика веками оставалась неизменной, так было и в античной Греции, и в викторианской Англии.

Но за время жизни Джеймса Хадсона эта продолжительность в Великобритании почти удвоилась. Самая старая жительница страны была на девятнадцать лет старше нашего героя, когда в 1997 году скончалась в почтенном возрасте 122 лет и 164 дней.

Жанна Кальман, родившаяся в 1870-е годы, почти всю жизнь провела во французском городе Арле и в молодости была знакома с Ван Гогом. Понять, в чем причина ее долгожительства, нелегко. Она курила, лакомилась шоколадом, попивала портвейн и, по свидетельствам, не особо утруждала себя физическими упражнениями — согласитесь, это не совсем похоже на образ жизни человека, пытающегося затормозить физиологические процессы старения в организме.

В мире совсем немного людей, достигших столь преклонного возраста. Из тысячи с лишним столетних старцев до ста десяти лет доживает лишь один. Способен ли мистер Хадсон перейти этот рубеж? По статистике — шансы малы. Но здесь мы вступаем в область неизведанного, ведь мы живем в эпоху, когда настоящие чудеса жизнеспособности и долговечности случаются все чаще.

И все чаще мы осознаем, что «паспортный» возраст пациента не всегда совпадает с физиологическим, что ошибочно записывать в старики тех, кто пересек семидесятилетний рубеж. В конце концов, Джон Гленн побывал в космосе на борту орбитального корабля «Дискавери», когда ему исполнилось семьдесят семь лет. Сама Жанна Кальман впервые стала брать уроки фехтования в восемьдесят пять. А стодвухлетний мистер Джеймс Хадсон во время национальной переписи сообщил о себе как о «пенсионере, работающем неполный день». Я, его лечащий врач, не могу с уверенностью судить, насколько сохранен организм мистера Хадсона, знаю только, что его запасы прочности позволили моему подопечному дожить до нынешнего дня.