air - o f7d12d3eb98ba64b

прижалась к стволу огромного дерева и оглянулась. Дорога была пустой, но

такой не казалась. Улица была зловещей, и складывалось впечатление, что

недовольный Дом преследовал ее.

Дэлайла закрыла глаза и попыталась унять дрожь в руках. Легкие горели с

каждым глотком ледяного воздуха. Сердце колотилось, а дыхание с хрипом

вырывалось из груди.

Гэвин не пошел за ней. Она начала расхаживать взад-вперед по тротуару, поглядывая в сторону его дома. Где он? Почему не пошел за ней? Он испугался?

Беспокоился? Он видел, как двигались стены, словно кто-то набирал в грудь

воздух, собираясь яростно закричать?

Дэлайла спросила себя, стоит ли вернуться, но ноги словно приросли к

асфальту. Она не хотела идти обратно, но и бросить его там не могла.

Пальто она оставила в доме Гэвина, но, к счастью, мобильный остался с

ней. Услышав, как пришло сообщение от Гэвина, достала телефон. Пальцы

замерзли и онемели, поэтому она дважды чуть не уронила его, торопясь

прочитать сообщение.

«Я в порядке, но он меня не выпускает. Обещаю, что увидимся завтра.

Дом просто расстроен, я должен его успокоить. Прости».

Дэлайла не знала, что делать. Она бросила его защищаться в одиночку?

Должна ли она кого-нибудь позвать? Рассказать кому-нибудь? Родителям? Или

полиции? Словно прочитав ее мысли, он прислал еще одно сообщение:

«Не беспокойся обо мне, Дэлайла. Дом меня любит. Я в безопасности».

Глава пятнадцатая

Он

Гэвин размышлял, сколько времени понадобится Дэлайле, чтобы его

отыскать.

Он знал, что она сейчас растеряна или встревожена, а, может, и немного

зла, ведь его не было на привычном месте их встречи возле школы. По правде

говоря, он чувствовал себя в какой-то степени преступником, пробираясь в

двери школы, когда небо еще было темным, а этажи еще были пустыми, зато

было достаточно рано, чтобы незамеченным пробраться в комнату для

репетиций без окон.

Здания для занятий музыкой были рядом временных вагончиков,

приподнятых над землей с помощью уродливых блоков цемента и

присоединенных к покосившемуся генератору энергии. Местные власти

собирались здесь построить постоянные здания для занятий искусством –

вернее, так они говорили – но Гэвину нравился звук шагов, когда он шел вверх

по пандусу к двери, и нравилось, как его окутывает тишина, когда он закрывал

за собой алюминиевую дверь.

За три с половиной года эти репетиционные залы стали оригинальным

убежищем: оснащенные звукоизоляцией и отделенные от школы газоном, где

проводились уроки физкультуры, они стали местом, куда Гэвин уходил, когда

Дом выводил его из себя по той или иной причине, когда он расставался с

девушкой, когда его бросали, или же когда он не мог выносить людей и их

надоедливость и хотел просто побыть в одиночестве. И даже сейчас, когда он

начал подозревать, что один все равно никогда не остается, здесь было

достаточно тихо, чтобы поверить в одиночество.

Не то чтобы он избегал Дэлайлу, – скорее просто не знал, что сказать. Он не

мог понять, что вчера случилось. Ему самому все еще было не по себе, и он

помнил испуганное выражение ее лица; она была настолько перепугана, что

даже не могла повернуть ручку двери. Гэвин хотел извиниться и все объяснить.

Вот только он не знал, что именно сказать.

Было лишь вопросом времени, когда Дэлайла поймет, что он не пришел на

урок, и когда решит сбежать и отыскать его. Это было бы неплохо: Гэвин был

бы только рад побыть с ней подольше наедине, но он все еще не приблизился к

ответу, как не знал ответ и вчера вечером.

Разве Дом хоть раз реагировал так раньше? Гэвин попытался вспомнить, но

ничего подобного в памяти не всплыло. Соседи всегда держались подальше от

Дома, попрошайки проходили мимо. Продавцы, что ходили по домам, могли

остановиться на тротуаре, вглядываясь, прищурившись, в решетки из кованого

железа и спутанные лозы, но никогда не подходили ближе. К дверям приносили

лишь доставку, иногда домой звонил врач, из магазина доставлял продукты

Дейв, а теперь заходила Дэлайла. С друзьями Гэвин предпочитал общаться в

классе или во время уроков физкультуры. У него не было тех, кто решил бы

прийти к нему в гости на выходных, не было даже родственников. Большую

часть его жизни был лишь Дом. И до сих пор это не казалось странным.

Он и не представлял, что когда-нибудь куда-то уйдет. В свои почти

восемнадцать он едва задумывался о том, что будет на следующей неделе. Но

он и не верил, что Дом думает, будто он будет жить там вечно и один.

Но после вчерашнего… он уже не был так уверен.

Гэвин мало знал о религии, – ему казалось, что люди вспоминают о ней, когда им нужно, и отрекаются, как только перестают в ней нуждаться, но он

помнил, как нашел старую Библию под расшатавшейся половицей в ванной. На

пол упал шарик из мрамора, укатился под деревянный шкаф, и он не успел

поймать игрушку. А камешек был его любимым – с вихрями полосок темно-

красного цвета – потому он опустился на пол, чтобы достать, прижал щеку к

холодному дереву и сунул руку в темноту и пыль. Его пальцы скользнули в

щель, где приподнялись две планки, и он нащупал потертую кожаную обложку

с тиснением. Гэвин вытащил находку, догадываясь, что не должен был брать

это. Бумага была тонкой, как лепестки цветка, и он удивился, как что-то может

быть таким хрупким и тяжелым.

Годами он читал по несколько отрывков за раз, в одиночку, сидя на краю

ванной.

«Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне», Песнь

Песней 6:31. Несколько отрывков запали ему в душу, но этот – особенно. Ему

нравилось, что слова описывали отношение Дома к нему и его ответные

чувства. Они принадлежали друг другу. И изменение – легкое напряжение в

атмосфере – Гэвин почувствовал еще задолго до Дэлайлы; он знал: случится

что-то плохое. От этого ощущения у него сосало под ложечкой, покалывало

шею, а волоски на ней вставали дыбом. Страх покалывал спину, но не за себя, а

за Дэлайлу. Он боялся за нее. И при этом он должен был встретиться с ней –

хотел ее увидеть – но как объяснить ей то, что он и сам толком не понимал?

А сейчас, склонившись над пианино в музыкальной комнате, он

пробежался по клавишам, а потом стер ластиком ряды нот на листке перед ним.

Набросав карандашом другие, сыграл новую комбинацию. В голове играла

совсем другая мелодия, но он порадовался, что был на верном пути. Гэвину

всегда удавались искусства, а его хобби – музыка и рисование – занимали почти

все свободное время. Хотя дома у него было прекрасное пианино, ему больше