User - i cf85044c3a33e6c4

улыбаюсь. — Стены будут круглыми, без окон, чтобы машина была в безопасности. А тут

будет мой кабинет, — гордо объявляет он, тыкая пальцем в сектор схемы. — Конференц-зал.

Уголок отдыха с кофе.

У меня к горлу подступают слезы. Это всего лишь офис, а ощущение такое, будто он дом

для меня строит. Ничего не могу с собой поделать: мне хочется плакать оттого, что это

неправда. И мысли о Брюсе совсем не помогают. Как же такое могло случиться? Когда?

— Здесь потрясающе, — хрипло произношу я. — Это хорошо, что Бабочки теперь не три

кубометра воздуха и моток оптоволоконного провода.

— И, тем не менее, очень опасно. Бабочки не просто так не собираются в одном мест. И

все, на что я делаю ставку, заключается в изолированности Австралии от остального мира. Но

ощущение единства и надежности нам теперь необходимо. То, что сделали с нами власти… —

и он замолкает, отворачивается к окну. Сколько бы я не смотрела туда же, его призраков я там

не вижу.

— Расскажешь? — не сдержавшись, спрашиваю я. Он не поворачивается ко мне, но

отвечает согласием.

— Тот день, когда меня впервые арестовали, стал всего лишь началом целой череды

приводов. Когда они взяли меня впервые, у них не было ничего. А я сам вырыл себе могилу—

ты исчезла. Меня допрашивали. Раз за разом. Я могу повторить все, что говорил агентам, не

просыпаясь. А еще они мешали мне искать тебя. Приходилось действовать тайно, временами

незаконно. Было сложно. И я не пожалел, что Леклер сдох, Джо. Смерти я ему не желал, но

если бы была возможность вернуться в ту ночь — ничего не изменил бы. А ты?

— А при чем здесь я?

— А при том, что ты можешь мне объяснить зачем разыгрываешь невесту этого

придурочного? — Вау! У нас случился такой плавный переход темы, что ощущение, будто по

голове ударили. Сижу и ошалело моргаю. — Из-за меня? — продолжает, тем временем, Шон.

— Угу, и солнце из-за тебя всходит, — бормочу я себе под нос, закатывая глаза. А ведь он

прав…

— Я спрашиваю серьезно. Его привезли на Сицилию твои родители. Чтобы на тебе женить.

Не вижу иной причины на это подписаться.

Старательно не отрывая глаз от залива, меняю тему.

— Он ненавидит Австралию и Сидней… — и меня. — За что он ненавидит это место?

— Он не одинок. Пани тоже ненавидит.

— Пани? — Вот это новости!

— Я думал, что она затопит своими слезами и соплями весь город. Сколько тут жила —

ныла хуже пятилетней девчонки.

Мне вдруг становится смешно и легко.

— А ты любишь Сидней? — спрашиваю я.

— Нет.

— Нет?

— Я люблю крепкий алкоголь, он отшибает лишние тревоги. Я люблю фирму эпл, она

проверенная. Я люблю компьютеры, они мне интуитивно понятны и послушны. Я не люблю

опаздывать, это признак ненадежности. Я не люблю летать, после перелетов я чувствую себя

как после отжима в стиральной машинке. Я не люблю Сидней, я к нему ничего не чувствую.

Это стены и лампочки.

— И море. Ты ничего не чувствуешь к морю?

— А что можно чувствовать к морю?

— Восхищение, оно сильное и самовольное, мы полностью зависимы от его власти. Дарит

множество возможностей. Его приятно слушать, обонять и осязать…

И вдруг он фыркает, но не как обычно, а… беззлобно?

— А теперь подумай, что ты сказала. Это же определение идеального мужчины. — И у

меня открывается рот. Действительно. Вот так сюрприз. — Ты любишь не море. Ты выбрала

его для олицетворения собственной секс-ориентации.

И когда я начинаю обдумывать услышанное, у меня в голове возникает только один

человек, который удовлетворяет всем этим качествам. Паника захлестывает с головой, а на

коже появляются мурашки. Их не спрятать. И Шон, разумеется, замечает.

— Тебе не кажется, что это трагедия? — шепотом спрашиваю я. Вопросительно выгибает

бровь. — Трагедия, что двое настолько разных людей, как мы с тобой, абсолютно совместимы в

постели.

— И в чем же это мы разные? — хмыкает Картер. — Может, в том, что оба любим свою

работу? Или в том, что идем к поставленной цели, вынуждая окружающих прогибаться?

Конелл, если ты срочно не разучишься идеализировать этот мир и саму себя, то умрешь

одинокой. И неудачники, коих ты пускаешь в собственную постель в попытках доказать себе

обратное, не помогут избавиться от этого ощущения.

— О чем ты говоришь? — раздраженно спрашиваю я. — О возврате к прошлому? К тебе? К

отношениям, которые у нас были? — и заставляю себя безжалостно усмехнуться. — Все

закончилось плохо, Шон, очень плохо. И с чего бы этому измениться? Ты вздумал воспылать ко

мне пламенной любовью и уважением до гроба, бросив всех своих шлюх? Картер, мне нужно

именно это! Не восемь бит, которые ты в состоянии обеспечить, а шестьдесят четыре байта2.

Смех, вечерние объятия, прогулки по побережью под дождем, тепло, уют, семейные ужины со

мной и моими родителями. А ты жесток и черств. Был и будешь.

— Ты тоже. И человек, которого ты описала, будет с тобой всегда несчастен. Потому что он

тебя не изменит, ты навечно останешься бессердечной стервой.

— Что?!

— Ты его поломаешь. Да, дьявол, вспомни ваш с Брюсом разговор о женитьбе. Я его

прослушал дважды — не мог поверить. Ты сама сделала ему предложение, причем на

кабальных условиях. Ты сказала: ты едешь со мной в Сидней, это не обсуждается, ведь тебе все

равно податься некуда, а я там работать буду. И при условии, что ты станешь терпеть моего

начальника, с которым я спала и все еще сплю, ты можешь на мне жениться, уговорил. Это

хреново невероятно, что он согласился. Любой другой на его месте тебя бы послал и пальцем у

виска покрутить не забыл. А теперь удовлетвори мое любопытство: после такого у него на тебя

все еще стоит?

Это слишком. Я бросаюсь к лифту, но ключик у Шона, а без него дурацкая кабина ехать

отказывается. Здесь должна быть лестница, должна! Выпрыгиваю из лифта, оглядываюсь.

Только Шон меня ловить не спешит, а значит выход отсюда только один. Однако, больше он

свою линию не гнет, только медленно приближается, заходит внутрь кабины и прикладывает к

панели ключ. Молча.

Я правда собираюсь добраться к Брюсу сама, но вспоминаю, что у меня остался один

доллар и двадцать пять центов, и возвратиться я могу разве что пешком. А на улице весьма

2 Более широкий диапазон.

прохладно. В общем, сижу я в машине Шона, олицетворяю собой оскорбленную невинность.

Но когда мазда останавливается около дома, в котором расположена квартирка с зелеными

стенами, я просто сижу и смотрю на ее окна. И хотя так не кажется, судя по всему, я, наконец,

разобралась с дурдомом, который творится у меня в голове. Я сказала Шону правду. Того, что