Ольга Горовая - Наваждение

Кроме Лизы.

Пару раз за эти недели он серьезно думал, а что было бы - не появись она под колонией? Или выбери он иную дорогу? Пройди мимо нее, не обернувшись? Не зацепившись обрывками памяти, посеревшей и выцветшей на зоне, за знакомое, пусть и забытое лицо? И, честно говоря, нашел для себя лишь один ответ - не хочет он знать этого. И проверять не хочет, несмотря ни на что, пусть и перекрутил всю свою жизнь так, как полгода назад и в бреду бы не придумал.

Хорошая вышла у жизни шутка. Прям с подвывертом. И ведь не понял сразу, не просек - что все, в два хода его переиграли. Реализовывал свои планы, как по нотам шел. По четкой линии, потому что все сотни раз обдумал. Считал, что просто еще один бонус по дороге заполучил, выиграл в лотерею… Не то, чтобы и не так, если подумать, конечно…

И ведь все сделал, в принципе. Все, что хотел. За полгода, не без поддержки, конечно, и с должным уважением относясь к интересам других, вернул свое место. Дошел до статуса, с которого турнуть пытались раньше. Хорошо вроде. Лепота прямо. И Лиза рядом. Сказка в жизни, нежданно-негаданно. Больше мог получить, учитывая то, что пертурбации и терки во властных кругах начались. Мог мэром стать. А там и губернатором. Все мог. Не врал Казаку - они не на последнем счету и у “новых”, и у “старых” были. Договориться и подогнать цели могли и с одними, и с другими. Уладили бы. Только вопрос вдруг иным ребром встал. Интересно, что не без помощи того, кого своими руками удавить столько лет хотел - а тут вдруг, спасибо Мартыненко, мозги просветлели. Не то, чтобы Дима это свое “спасибо” по-своему и не сказал старому недругу. Ему уже ничего не светило. С того света амнистии, хоть Президентской, хоть еще какой - нет. Его просьба, когда уходил, которую уважили те, кому Калиненко решил уступить наверх дорогу.

Интересную штуку Дима понял во время той попытки похищения Лизы. Неожиданную. Всю жизнь, сколько себя помнил, хотел выше забраться, всем вокруг показать, кто он и чего стоит. Лучшее получить, чего бы оно ни касалось. Глотки за это рвал и по головам шел, ни с чем не считаясь. А в больнице, после той истерики Лизы, когда перешивали ему рану - интересным вопросом вдруг озаботился. Прямо на операционном столе в манипуляционной.

“Дальше что?”

Станет мэром. Или губернатором, скажем. Подсуетится, использует возможность, которую нынешняя ситуация в стране щедро любому предоставляет. Урвет больше - и? Что потом? Еще деньги? Так у него и сейчас этого столько, что попробуй потрать.

Перемены дают много вариантов. Да только гарантий никаких не предоставляют. И защиты ни от чего не дают. И он это на своей шкуре изучил, лучше кого бы то ни было знает и понимает. Власть, положение - да, как наркота. Тянет. Хочется снова получить и вернуть. И вернул же. Только и потерять снова можно одним махом. И кое-что поболее того. То, что уже не вернешь, отсидев и выстроив планы мести. Кого…

Воскрешать не умеет ни смотрящий, ни губернатор. Никто.

Да и что даст ему эта новая власть? Что принесет по факту?

Его отец, вон. Всю жизнь самоутверждался, в силу своих представлений и понятий. Всем вокруг жизнь отравил, покалечил. И умер. От рака по диагнозу, вроде. А Диме, после проведенного времени в палате с отцом один на один, казалось, что от злобы, от обиды и гнева на саму жизнь. От того, что рвался из последних жил, старался, а так и не получил ничего стоящего, по факту. Того, что хотел. Или не понял, чего именно хочет. И доживал жизнь, подыхая от ненависти ко всем, и его самого никто не жалел уже даже, не любил и не горевал особо. Ни мать, по большому счету. Ни даже он, сын, у которого и не дрогнуло ничего и когда холодную, влажную землю на гроб кидал.

А Дима понял, что так - не хочет. Понял, наверное, тогда, когда Лиза первый раз сознание потеряла по дороге в больницу. Рухнула на Казака.

Не осознал. Но на базовом уровне просек - ее не вернешь, если в борьбе за власть в расход пустят. Не отвоюешь назад. А она ему, оказывается, по-настоящему нужна. Лиза и все то, что эта девчонка так свободно и щедро ему давала; чем наполнила его жизнь за какие-то полгода. Так, что все остальное и подвинуть можно.

Переоценка ценностей называется. Такой себе переучет жизни. Кто-то на зоне устраивает, а его уже после накрыло. И Лиза вдруг на первое место вышла. А при всех раскладах - и дураку ясно, не упустят такой козырь против него. Тем более что Дима и не думал раньше, как себя и ее подставляет. Значения не придавал своему желанию видеть ее рядом везде, своей гордости этой женщиной около него.

А теперь еще и ребенок. Пацан. Сын у него, оказывается, будет. Не то, чтоб Дима в этом как-то нуждался или хотел. Нет. Но Лизу он уже читал, и понимал, что она собой пожертвует ради этого ребенка. Потому и грозил ей, давал понять, чтоб не шла на глупости. Ему она была нужна. Живая и здоровая рядом. А сегодня приехал и…

Дико странно это все. Его Лиза, и другая уже в тоже время. Не далекая, ближе, чем раньше была. Но фигура поменялась. Он заметил все, хоть ни слова не сказал. И то, как она от него живот прикрыть пыталась. Калиненко это не напрягало. Вот вообще. Не на фигуру он ее клюнул. Не в этот раз. Глубже все и сильнее. Да и не сказать, что его отвернуло из-за всего этого. И близко нет. Не было в этом ничего отвратного. И красивой она как была, так и осталась. Ее и когда на унитаз выворачивало - ему противно не было. Тяжко за нее и неприятно в груди. Как бывает, когда самому плохо. Будто и правда - плоть от плоти своей. А иначе, наверное, и не могло уже выйти. После зоны умеешь ценить тех, кто верен и предан. Принимать так, чтоб без остатка, до полной отдачи. Потому что хлебнул уже всего гадкого с избытком. Так и хорошего хочется, чтоб перевесило, чтоб тот осадок залить.

Потому и обнял так, чтоб убрать у нее сомнения. Чтоб поняла - ему не это важно. А ребенок взял и бухнул по руке. Странное ощущение.

Дима оторвался от наблюдения за женой и собакой, пару раз зажмурился: от бликов солнца на воде уставшие глаза все еще резало и пекло. И посмотрел на свою ладонь.

Странное и смешное ощущение. Не скрывающее слабость. Доверчивое. И этим задевающее. Словно Казак по ладони хлопнул. Только слабее. Больше не с чем сравнить. Кроме Витали, давно ставшего братом, да самой Лизы - ему так никто и не доверял.

Дима хмыкнул. Не идиот, понимал, что и тут дите ему не доверяло. Ну, это же еще даже не человек с какими-то мозгами, чтобы доверять. И все же… Все же. Что-то в этом его зацепило. Прошло по тем же бороздам на кости, по рытвинам на вскрытой грудной клетке, что Лиза ему пропахала. С этой потребностью в жене сплелось. Ей это было важно. И ему вдруг стало не без разницы. Вот этим утром и стало, когда почувствовал, что живое это что-то внутри нее. И к нему, вроде, отношение прямое имеет. Нет, не стал Дима вдруг сентиментальным. Но он за свое всегда отвечал. За то, что считал своим. И тут это щелкнуло, видимо.