Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том II

Месье Принцу оставалось пожелать, чтобы лишь она одна ему изменяла. Он смог бы, по крайней мере, явиться снова принять командование над своей армией и придумать какую-нибудь новую заботу для Кардинала. Но другие его любовницы обошлись с ним еще хуже, чем она, и, принимая их милости, он подхватил такую неудобную болезнь, что вынужден был отдаться в руки хирургов. Он скрыл это невезение под необходимостью задержаться в Париже. Парламент собирался там, как обычно, и возвращение Кардинала привело этот Корпус в злобное настроение, как я уже говорил где-то. Он оглашал жуткие постановления против его особы — он [79] выпустил одно, где назначал цену за его голову в пятьдесят тысяч экю, и другое, повелевшее продать его Библиотеку, дабы вырученные деньги были всегда готовы для того, кто совершит это убийство. Невозможно было бы отыскать Министра, с каким обходились бы более скверно, и так как он несколько раз слышал историю Маршала д'Анкера (д'Анкра; видимо, просто описка — А.З.), именно после этого постановления он по-настоящему захотел вернуться в Италию. Страх, как бы с ним не расправились точно так же, как с этим Маршалом, заставил его переговорить с Королевой; но эта Принцесса, чье мужество было совершенно отлично от его собственного, поскольку малейший пустяк вгонял его в дрожь, а Ее Величество, напротив, проявляла лишь еще большую решительность, когда видела, что опасность казалась более грозной, сказала ему успокоиться. Она воспользовалась самыми выразительными доводами, пытаясь его убедить, вплоть до того, что сказала ему — его дело она считает отныне своим собственным; но так как можно оградить людей от опасности гораздо скорее, чем от страха, он продолжал настолько бояться, что охотно бы спрятался, если бы посмел. Королева была принуждена, видя, что он не полагается больше на ее слово, просить Виконта де Тюренна заверить его, что Парламент не в состоянии причинить ему то зло, какого он опасался. Может быть, он чему-нибудь и поверил, если всегда старался держать рядом с собой Виконта с его армией, но так как у этого Генерала были дела и в других местах, едва он его покинул, как Министр решился просить отставки у этой Принцессы.

Однако у Его Преосвященства зародилась мысль предложить одну из своих племянниц Виконту де Тюренну, дабы тот употребил весь свой опыт на армейские дела, чтобы вытащить его из того дурного положения, куда он попал. Он трепетал от ужаса, как бы тот еще раз не заявил себя против своего Государя, тем более, что его брат еще и в настоящее время выступал с оружием против Короля в Бордо. [80] Так как он от природы был подозрителен, он не знал, в хороших ли они отношениях, и не должен ли он опасаться, что тот от него отвернется, как раз когда будет самая большая надобность в его помощи. Он поделился планом этой женитьбы с Навайем, кто тотчас же его одобрил, найдя, что это было бы полезным шагом для Виконта де Тюренна, не имевшего еще ни Должности, ни Наместничества; впрочем, вскоре он их получил; он даже взялся сам с ним об этом переговорить, надеясь, что так как и он был причастен к армейскому ремеслу, этот Генерал, кто должен будет чувствовать себя обязанным ему за устройство такого брака, не преминет проявить свою признательность ему при случае. Кардинал принял его услуги, и, таким образом, предложение было сделано Виконту де Тюренну. Этот последний был добрым Гугенотом в те времена и не верил, что должен был жениться на женщине какой-либо иной религии, чем его собственная, хотя это и было тогда достаточно распространенным явлением; он ответил Навайю, что весьма благодарен Кардиналу за ту честь, какую он пожелал ему оказать, но деликатность его совести мешала ему этим воспользоваться. Этот ответ, исходивший явно не от куртизана, в чьи привычки входило не иметь никакой Религии, когда заходила речь о его состоянии, еще больше встревожил Кардинала. Он немедленно уверился, что тот вот так отказался от этого брака лишь потому, как имел более деликатную совесть, чем, к примеру, у Кардинала де Ришелье, кто не стал устраивать никаких сложностей и дал погибнуть Герцогу де Пюилорану, несмотря на то, что женил его на одной из своих родственниц; он уверился, говорю я, что Виконт не хотел, чтобы его обвинили, как обвиняли этого Кардинала, якобы он устроил эту свадьбу лишь для того, чтобы лучше поймать человека, которого хотел погубить; итак, все более и более уходя в свои мысли, он начал строить столь скверную мину этому Генералу, что тот счел себя обязанным поговорить об этом с Королевой. Однако, так как он [81] вообразил, будто все это явилось следствием того, что произошло между ним и Навайем, он был вынужден рассказать ей о том разговоре, дабы она лучше поняла его резоны. Королева, отличавшаяся большой набожностью и походившая на него своей верой, что это очень хорошо сделано — вовсе не женить двух особ противоположных Религий, сказала ему успокоить свою душу, а уж она заставит Его Преосвященство внять голосу разума. Она действительно побеседовала с ним, и так как этот Министр был счастлив изо всего извлекать пользу, он ей ответил, что как-то не лежало у него сердце к этому Генералу, и все это имело отношение исключительно к интересам Короля; когда он предложил тому жениться на одной из своих племянниц, это было сделано не по причине его несметных богатств, не по причине того высокого положения, какое тот мог бы ей дать; он знал, каково состояние Младшего сына Дома Буйонов; но так как в настоящие времена, когда чуть ли не каждый славился изменой своему слову, он рассудил, что Его Величеству было бы полезно заручиться этим человеком, он пытался связать его этим настолько крепко, что, какие бы предложения ни доходили до него со стороны, он был бы просто не в состоянии их принять.

Он постарался таким образом замаскировать под прекрасным предлогом истинные чувства, побудившие его действовать. Королева поддалась на обман и была ему весьма признательна за то, за что она не почувствовала бы абсолютно никакого к нему обязательства, если бы узнала по правде, почему он так поступил. А отношения тем временем все более и более обострялись между Парламентом и Кардиналом; наконец, ему посоветовали распорядиться сжечь дома, какими этот Корпус обладал в пригородах. Дабы его возбудить, ему сказали, поскольку они столь мало с ним церемонились, что назначили цену за его голову и постановили продать его библиотеку, он просто обязан со своей стороны сделать им все самое плохое, что только сможет; он проявил к ним [82] вполне достаточно мягкости в прошлом без малейшего успеха, и сейчас самое время признать, что пока он будет придерживаться с ними того же поведения, он не выиграет ничего большего. Это мнение вполне пришлось бы ему по вкусу, если бы он не опасался последствий; на так как он узнал на горьком опыте, что самой важной побудительной причиной, заставившей Парижан одобрить заточение Месье Принца, был разрешенный им грабеж тех самых домов, какие ему теперь советовали сжечь, он отбросил это мнение.