Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том II

Король вместе с Кардиналом, как я недавно говорил, поднялись в седла, чтобы принять участие в разгроме Принца. Этот Министр считал его неизбежным, судя по малому количеству людей, кого Принц мог противопоставить армии Его Величества, гораздо более многочисленной. Она должна была еще увеличиться буквально через один момент за счет армии Маршала де ла Ферте, кто получил приказ обратно перейти реку, как только Кардинал узнал о передвижении Месье Принца; ее авангард уже показался на уровне Предместий Сен-Дени и Сен-Мартен, и так как этому авангарду предписывалось немедленно обрушиться на Принца, это была для Виконта де Тюренна такая подмога, что невероятно усиливала надежды Министра. Итак, он не стал устраивать никаких затруднений по поводу того, чтобы Король спешился на высотах Менильмонтан, откуда он смог бы увидеть все, что произойдет, причем его персона была бы вне всякой [102] опасности. Месье Принц уже вошел в укрепления, о них я сказал, и выстроил свой обоз с имуществом вдоль ограды ворот Сент-Антуан, дабы тот ему нисколько не мешал. Он также принял меры к устранению слабости этих оборонительных сооружений, насколько это было возможно в подобной спешке; и так как они возводились недавно руками людей не слишком ловких в ремесле войны, из дрянных, какими они были, он сделал их надежными, приложив к ним свою руку.

Карл II, Король Англии, никак не мог найти средство, со времени зловещей смерти его отца, снова взойти на Трон. Он не дремал, однако. Он старался вооружить всех своих подданных, чтобы отомстить за столь устрашающее отцеубийство, но это ни к чему ему не служило, разве что лишь ужесточало его опалу. Так как там было мало преданных, его так плохо сопровождали или так скверно ему служили, что после того, как он дал большую баталию, ему стоило большого труда спастись от рук мятежников; наконец, после немыслимых тягот и опасности, одного воспоминания о которой вполне достаточно, чтобы вогнать в дрожь, он переехал во Францию, как в такое место, где он надеялся найти более верное прибежище, чем где бы то ни было еще. Так как он был сыном Дочери Франции, одного этого качества ему казалось довольно, чтобы ничего не бояться. Он знал, к тому же, что Французы считали для себя делом чести помогать несчастным и угнетенным, каким он и был. Он не ошибся в своих надеждах — он нашел не только Короля и Королеву, но еще и весь народ настолько отзывчивыми к его невзгодам, как если бы они были их собственными. Потому он счел себя в вечном долгу как по отношению к одним, так и к другим, а так как в тех беспорядках, в каких пребывало наше Государство, мы нуждались точно так же, как в нем, во всех людях, способных посочувствовать нашим горестям, он послужил здесь настолько полезно во времена, когда Герцог де Лорен держал Виконта де Тюренна как [103] бы в своих руках, что исключительно ему мы обязаны признательностью, поскольку именно он вытащил этого Генерала из пресса, куда он угодил. Ему не было, однако, более двадцати одного года; в этом возрасте, казалось бы, человек не особенно способен к переговорам; но так как он был вскормлен в бедствиях, он больше узнавал за год, чем другой не узнал бы и в несколько лет — в остальном, по-прежнему желая выразить благодарность Короне, по отношению к каковой он считал себя обязанным, он просто служил в армии своей собственной персоной, как мог бы сделать самый обычный солдат.

Месье Принц приложил все свое усердие, готовясь к защите, но Виконт де Тюренн атаковал его столь стремительно, что после весьма ожесточенного боя как с одной, так и с другой стороны, он в конце концов взломал его укрепления. Итак, он шел, нападая, вдоль главной улицы Предместья, выставив вперед маленькие полевые пушки и ведя из них сильную пальбу. Люди Месье Принца пробили стены домов на его пути, и так как они стреляли оттуда из прикрытия, им удалось убить какое-то количество народа прежде, чем он смог их оттуда извлечь. Это затянуло битву на некоторое время, и народ Парижа, взобравшийся на стены поглазеть, в какой манере пройдет этот великий день, увидев Месье Принца уже в самом наихудшем положении, и, по всей видимости, неспособного больше сопротивляться, тешил себя надеждой, что вскоре наступит мир, поскольку едва этот Принц будет сражен, как каждый не потребует ничего лучшего, только бы вернуться к повиновению.

Новость о положении, в каком находился Принц, вскоре пробежала из уст в уста и достигла ушей Мадемуазель, кто не осталась к этому самой безразличной; она перетряхнула небеса и землю, лишь бы ему помочь. Она не удовольствовалась тем, что пошла в Ратушу грозить Маршалу де л'Опиталю, Коменданту Парижа, но она сделала еще то же самое по отношению ко всем тем, кто был ей [104] подозрителен; она сказала им без церемоний, что именно с ней им придется иметь дело, если они продолжат возмущать против него народ, и что лучший совет, какой она могла бы им дать — это тотчас изменить поведение; она даже принудила этого Маршала выдать ей приказ открыть перед ней двери Бастилии и ворота Сент-Антуан. Он не осмелился ей в этом отказать, поскольку у нее имелось намного лучшее сопровождение, чем у него, и он испугался, как бы она не наложила руку на его особу. Из всей защиты у него было лишь несколько стражников — слабая помощь против бесконечного числа негодяев, кого она скупила, не пожалев на это щедрот; вся эта сволочь и не просила ничего лучшего, как поиграть ножичком и заслужить ее вознаграждение каким-нибудь славным преступлением. Едва Мадемуазель получила этот приказ, как распорядилась открыть ворота Сент-Антуан, тогда как сама поднялась на верхнюю площадку Бастилии; Комендант не посмел захлопнуть перед ней двери, увидев приказ Маршала. Кроме того, он уверился, так как не был осведомлен о случившемся в Ратуше, что она явилась сюда исключительно из любопытства; действительно, отсюда можно было видеть все, что происходило в Предместье, и даже видеть гораздо лучше и намного точнее, чем с того места, где находился Король; итак, он приговаривал, провожая ее на эту площадку (настолько он доверился своей мысли), что она не могла бы выбрать места более удобного, чем это, чтобы наблюдать за самой жестокой битвой, подобной какой давно уже не видели. Он имел все резоны говорить таким образом. Месье Принц, после того, как сопротивлялся какое-то время на главной улице Предместья, был оттуда выгнан в конце концов, по меньшей мере, с верхней ее части, без малейшей возможности удержаться там дольше. Он осуществил отступление к Аббатству девиц, расположенному где-то посередине этой улицы и носящему название Предместья. Он велел его укрепить с намерением найти там убежище в случае, если его загонят [106] вплоть до его стен. Однако он все еще стоял во главе Эскадрона, самый незначительный всадник которого был достоин, так сказать, командовать армией. Они все были людьми высочайшего происхождения и громадных заслуг, а так как во главе они имели Принца, кому даже его враги присвоили прозвание Бога Марса из-за его великих свершений в тысяче обстоятельств, они столь браво следовали за ним повсюду, куда ему было угодно их направить, что громили лучшие войска Виконта де Тюренна.