Vechnaya Olga - Vesyoly Rodzher

Да, в том же самом стиле, что и на Фестивале. Гребаное искусство насилия, принуждения, избиения, эротики, - все переплелось, смешалось. Тошнит. Здесь столько образов, ракурсов, клянусь, хватит на полноценную выставку.

- Твою ж мать, - выдыхаю, оглядываясь. Достаю сигареты, прикуриваю. Арина все еще держится за мое плечо, утыкается в него.

- Прости меня.

- Но зачем?! – спрашиваю. – Арина, тебе действительно это нравится? Он тебя принуждал?

- Нет! – Это ответ на первый или второй вопрос? А затем она тихо добавляет: - Поначалу было классно. Он казался интересным, умным, недосягаемым. Он фотографировал меня, и под объективом его камеры я превращалась в богиню. Марк видел меня такой, как никто и никогда! – горячо заверяет.

- А потом? – спрашивает Артем сквозь зубы.

- А потом все пошло не так. Ему нужно было больше эмоций, чем я способна показать, глубже образы, чем те, что я могу изобразить. Он художник, он так видит. А нарисованные синяки не передают и половины страсти, что была между нами.

Мы с Кустовым ругаемся, что примечательно, одними и теми же словами.

- Я не могла рассказать вам! Вы бы его убили! – кричит она, плача. – Или покалечили. А он бы вас уничтожил – после. Самой же уйти не получалось. Он как зараза. Сколько раз я рвала с ним, убегала! Помнишь тот вечер, когда ты приехал к Вере и нашел там меня якобы после ограбления? Я поклялась, что больше никогда не позволю ему к себе прикоснуться. Он перешел все границы. Я думала, что умираю, а он скакал вокруг с камерой, как психопат. А потом… потом он приехал и… я сама села в его машину. Понимаете, даже когда он меня бил, он всегда оставался очень нежным.

- О чем ты, черт подери? – рычит Артем.

- Утешал, обнимал, целовал. Шептал: потерпи, моя маленькая, моя хорошая. Немножечко осталось, ты умница, красавица, ты самая лучшая. Еще капельку, один разочек, любимая… - ее глаза блестят фанатизмом, от которого становится жутко. Что-то такое я уже видел в совсем других глазах. Безумие человека, готового на все, чтобы оправдать поступки, на которые толкают внутренние демоны.

- Он умеет так жалеть… как никто в мире. Ради того, чтобы он жалел, обнимал, шептал и любил можно стерпеть многое.

- То есть тебе здесь хорошо? – получается громче и грубее, чем я планировал. – Нам с Артемом уйти, ты остаешься?

- Нет! Заберите меня, умоляю. Прекратите это. Сделайте так, чтобы он перестал мне звонить, приезжать. Пожалуйста. Я сама не справлюсь. В минуту просветления я послала фотку на Фестиваль, чтобы ты, - ударяет меня по плечу, - все понял. Но ты так долго не понимал… ничего! Марк, как узнал, был в ярости, он презирает подобные конкурсы.

- Птица другого полета, еще бы.

- Но он никогда, клянусь, никогда не бил меня просто так или в наказание. Только ради искусства. В остальном он самый нежный и лучший.

- Птица какого там полета?! – орет Артем на сестру, и когда та закатывается в рыданиях, бросается на портреты и начинает их рвать. Помешкав несколько секунд, я к нему присоединяюсь. Мы швыряем мебель, топчем фотографии, кромсаем плотную бумагу, едва отдавая себе отчет, что это бесполезно, - в любой ближайшей фотомастерской можно распечатать еще тысячу снимков.

Арина к нам присоединяется, схватив большие ножницы. Ее глаза снова блестят, но сейчас энтузиазмом и жаждой прекратить все это, пока она с остервенением режет произведения отвратительного искусства на мельчайшие кусочки, подобно шредеру. А затем начинает резать себе волосы, но тут мы с Артемом подключаемся, и забираем острый предмет из ее рук.

- Вы же мне поможете? – спрашивает она через полчаса. Мы втроем сидим на полу в студии, пьем односолодовый виски из горла, передавая бутылку из бара Креманкина великого по кругу.

Арина морщится, делая глоток, зажимает рот тыльной стороной запястья, кашляет, кривится. Впалые щеки тут же вспыхивают румянцем, глаза косеют. Совсем еще ребенок.

- А где вы вообще познакомились?

- Он сам нашел меня и написал первым. Понравились мои фото в инстаграмме. Кстати, твоего авторства, Вик.

- Кабздец, как приятно слышать.

- Но он нашел в них море ошибок. И раскритиковал каждую.

- Да куда уж мне, - киваю на горы изрезанной бумаги вокруг, - до профессионалов.

- Он от меня не отстанет, пока не закончит свою долбанную выставку. А это еще два образа, - снова начинает плакать, - но я не выдержу! Он там такое придумал! – закрывает лицо ладонями. – Не смогу. Не переживу. Мне страшно от его планов.

- Никаких образов больше не будет.

- Я здесь все нахрен подожгу с ним вместе, если только сунется. Уж я знаю, как это делается. Кстати, где он?

- Вик, не надо, – пораженно шепчет Арина. – Не вздумай, не связывайся с ним. Я знаю, ради меня ты не такое сделаешь, но не подставляйся.

- Так где он, Арин? – повторяю вопрос.

- Улетал по делам в Париж. Послезавтра, - делает паузу, смотрит на часы, - нет, уже завтра утром вернется.

- Интересно, он когда-нибудь слышал о СПИД-терроризме? – задумчиво тянет Кустов, встречаясь со мной взглядом. – Белов, будет весело, обещаю. Не так тепло, конечно, как от горящего человека, но тоже не замерзнем.

***

«Конечно, родная, как только здесь закончу – сразу к тебе», - пишу Вере.

«Я очень сильно по тебе соскучилась. Мама твердит без остановки, что ты не приедешь, вовсю строит планы, как будем сами воспитывать малыша. Собирается уходить на пенсию и сидеть с ним, пока я пойду работать чуть ли не сразу после родов. И строить личную жизнь».

«Вер, ты же понимаешь, что я приеду?».

«Да, но ее слова тяжело игнорировать. Тем более, я бы сама хотела сидеть с ребенком, хотя бы первый год. А папе ты понравился. Но он тоже считает, что больше мы тебя не увидим».

«И, тем не менее, я ему понравился?» - отправляю ей смеющийся смайлик. – «Обещаю, что как только разрулю проблемы, сразу за тобой, первым делом. Как ты себя чувствуешь?»

«Тошнит постоянно, но это неплохо. Так я точно знаю, что беременная, - токсикоз во всей красе. А сегодня утром, когда проснулась без тошноты, перепугалась до смерти. Вернее, мама подлила масла в огонь, сказав, что это плохой знак. Настраивайся, дочка, на худшее. У нее так же было, и она потеряла ребенка. Но к завтраку, к счастью, мне снова поплохело».

«Вер, блин… Все хорошо будет».

«Прости, что жалуюсь тебе на маму, это ужасно некрасиво. Да я и не жалуюсь вовсе, она замечательная. Но умеет себя накручивать с полоборота, да и меня заодно. Хотя я сопротивляюсь, честно».

«Сопротивляйся изо всех сил, Вер. У нас все будет прекрасно, обещаю тебе. Больше позитива. Тебе сейчас только он и нужен».

«Ты прав, милый. Но когда ты рядом, мне спокойнее».

«Я скоро буду снова. Просто подожди».

О том, что мы с Артемом только что здоровски разукрасили физиономию - и не только ее – одному из самых известных фотографов Европы, я писать не стал. Пальцы ноют и немеют, отчего печатать сообщения сложновато, но игнорировать Верин зов о помощи нельзя. Вы же знаете, какая она. Накрутит себя до предела, потом попробуй назад раскрути, убеди, что все в порядке. Поэтому я ей набираю сообщения, пока Креманкин отхаркивает кровь, силясь подняться на четвереньки. Вы, возможно, думаете о нас с Артемом, как о двух отморозках, предпочитающих любой конфликт решать на кулаках. Думайте, что хотите, это наша сестра, и отвадить от нее психически нездорового козла мы обязаны. И используем тот способ, до которого додумались.