Л.И.Шинкарев - Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл

допрыгаются!

– А эти, Ганзелка и Зикмунд… Мы же их принимали как людей. Корми-

ли, поили. Им чего не хватало? В политику полезли, путешественнички!

Камбулов мучительно соображал, при чем тут два чешских писателя. Он

не встречался с ними, но был наслышан, как их «Татры» объехали половину

земного шара. Они были нашими самыми близкими друзьями. На полке у

сыновей стоят их книги: «Африка грез и действительности», «Охотники за

черепами», «Между двух океанов».. Они-то как попали в антисоветчики? С

ними-то что случилось? Он ничего не понимал.

Наконец, Камбулова позвали в кабинет.

Ивашутин поднялся навстречу.

– Я сейчас говорил с товарищем Брежневым. Он вас помнит, вы встре-

чались в 18-й армии. Вас познакомил…

– Так точно, начальник контрразведки СМЕРШ 18-й армии полковник

Шмойлов.

– Леонид Ильич в курсе вашей поездки в Прагу. Он на вас рассчитывает.

Надо подстраховать ввод союзных войск. Ваша задача: находясь рядом с пре-

зидентом, своим присутствием исключить какое-либо сопротивление чехо-

словацкой армии. Людвику Свободе мы доверяем, он наш друг, но бывает

всякое. Если же возникнет перестрелка, армия НАТО перейдет границу Чехо-

словакии, тогда неминуема ракетно-ядерная война.

Генерал помолчал.

– С выстрела в Сараево, вы знаете, началась Первая мировая. Я понятно

говорю?

– Так точно, товарищ генерал армии.

– Вылет завтра утром. Конкретные указания получите на месте от

посла Червоненко.

– Разрешите идти?

– Подполковник, в ваших руках судьба Европы! – улыбнулся Ивашутин.

Камбулов не строил иллюзий на свой счет; он понял отведенную ему

роль. Его молчаливое, психологически давящее присутствие в решающей

сцене вынудит главных героев двинуться в сторону, указанную постановщи-

ком за кулисами.

На рассвете в московском аэропорту Шереметьево подполковник ГРУ

Петр Иванович Камбулов в экипировке спортсмена-туриста с чемоданчиком

в руке поднимался на борт Ту-104, вылетающего в Прагу. На летном поле

шла посадка в другие самолеты. Накрапывал дождик, трап под ногами поша-

тывался, а сверху поджидал овал дверного проема, как разинутая пасть.

Фотографии к главе 1

Чешские путешественники Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд в чукотской тундре

…и в якутских снегах. 1963

Впереди Сибирский тракт…И.Ганзелка и М.Зикмунд (в центре) с Л.Шинкаревым (слева) и

А.Макаровым. Май 1964

Остановка в Черемхово

Начальник ГРУ, генерал Петр Ивашутин: «…Леонид Ильич на вас рассчитывает!». Москва.

Август 1968

Офицер разведки Петр Камбулов: «Так точно, товарищ генерал армии!»

ГЛАВА ВТОРАЯ. «Границы нет. Дом наш только

один…»

Ганзелка и Зикмунд за четыре года до вторжения. В «Татрах-508»

от Ангары до Енисея. «Нас хоронили в одних могилах». Станция

Зима: «Эти танки… Стыд-то какой перед людьми…» Чешская речь

в Нижнеудинске. «Спецотчет № 4» и переполох в Москве. Академик

Капица о «большом медведе»

Профессор-славист Горьковского (Нижегородского) университета

Александр Николаевич Свободов, человек старой русской культуры, вовлек

нас, девять первокурсников, в кружок славянской литературы. Мы обсужда-

ли книги, сочувствуя малочисленным нациям, вынужденным выбирать, к

какому сильному плечу прислониться; чехи тоже спорили – к немцам ли, к

австрийцам ли, к русским ли. Необходимость выбора оберегала от резких

движений, делала характер покладистей, но обостряла чувство собственного

достоинства.

Россия всегда была загадкой.

Триста лет Европа пытается разобраться в метаниях русской души и

ответить самой себе, почему соседние с ней народы вдруг начинают стра-

шиться ее непредсказуемости. Когда в европейских салонах заходит о рус-

ских речь, звучат имена Достоевского, Толстого, Чехова, но в исторической

памяти живы картины, как российская империя помогала австрийцам гро-

мить венгерскую революцию, дважды направляла армию усмирять польских

повстанцев, гнала их в Сибирь. А в сталинские времена свои порядки навя-

зывала монголам, среднеазиатским народам, прибалтам, другим нациям и

сама страдала больше всех. Возникло устойчивое представление о присущем

молодому русскому этносу беспокоящем начале, источнике постоянной

угрозы ослабевшей европейской цивилизации.

Между тем с древних времен, когда в 796 году на территории совре-

менной Чехии появилось государство Великая Моравия, на протяжении по-

чти тысячи двухсот лет у чехов не наблюдалось особой близости с русскими.

Ни в те времена, когда Прага стала столицей Священной Римской империи,

ни в средневековую пору брожения умов и сожжения Яна Гуса, ни при муд-

рой Марии-Терезии, современнице Екатерины II, открывшей век чешского

просвещения. Мало что изменилось и в позднейшие годы, когда чешскими

умами владели писатели, философы, духовенство, деятели культуры. Врож-

денная толерантность, мягкий склад характера, страх потерять лицо обере-

гали чехов от экстремизма, они старались ладить с разными людьми. В Рос-

сии уважали их образованность, прагматичность, мягкий нрав и ироничный

ум. Лев Толстой к своим идейным предшественникам относил Петра Хель-

чицкого (ХV в.), страстного проповедника непротивления злу насилием.

Первой чешской книгой, которую я прочитал студентом, был «Репор-

таж с петлей на шее» Юлиуса Фучика, тогда только изданный у нас под

названием «Слово перед казнью». Книга ошеломила меня. Потом, читая фу-

чиковские очерки о Советском Союзе, я искал героев его книг, переписывал-

ся, встречался с ними, а однажды с молодой дерзостью, не зная адреса, напи-

сал в Прагу Густе Фучиковой. Письмо дошло! Судьба Фучика стала одним из

моих самых сильных переживаний. Со студенческими агитбригадами мы ез-

дили по заводам, по полевым станам; друзья читали стихи, пели, танцевали,