Л.И.Шинкарев - Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл

из нас» 37.

Кригель стал больной совестью делегации.

Впрочем, он не считал привезенное в Москву чехословацкое руковод-

ство делегацией, а только группой пленников, над которыми вершат грубое

насилие.

По другим воспоминаниям, отказываясь подписывать, Кригель сказал:

«Не могу, это конец чехословацкой самостоятельности». Дубчек спросил, что

же делать. Кригель предложил вернуться в Прагу и посоветоваться с ЦК пар-

тии, парламентом, представителями всех областей. На него зашумел Гусак,

но Кригель стоял на своем. Тогда появился Свобода, у него нервы были на

пределе: «Я старый человек, я видел горы трупов и не хочу их видеть еще

раз!» Кригель оставался невозмутим: «Прошу господина президента не кри-

чать на меня, как на маленького мальчика».

Советское руководство страдало аллергией на многие имена (Цисарж,

Пеликан, Ганзелка, и т.д.), но болезненнее всех раздражал этот член прези-

диума ЦК КПЧ, председатель Национального фронта, родившийся в Запад-

ной Украине, ветеран коммунистической партии, добровольный участник

интернациональных бригад. Что с того, что он, военврач, воевал с фашизмом

в Испании и в Китае и, как потом напишет полковник армии США Браун в

Saturday Evening post, «шел за танками и оказывал помощь раненым прямо

под огнем».

Для Кремля он был невыносим.

Может быть, как раз в силу этих своих качеств. Незадолго до отъезда в

аэропорт Брежнев сообщил чехословацкой делегации, что в Прагу они вер-

нутся без Кригеля, и это для них лучше: иначе, рядом с ним, не подписавшим,

как они будут выглядеть перед встречающими?

Дубчек и Свобода сказали, что без Кригеля не уедут, причем таким то-

ном, что можно было не сомневаться, они настоят на своем. Брежнев махнул

рукой: «Ладно, забирайте своего Кригеля, он будет ждать вас в аэропорту».

Кригеля повезли в аэропорт Внуково и подняли в пустой самолет, сто-

явший на краю летного поля. Он был готов оказаться в Сибири или на Колы-

ме, мысли были только о Риве.

Тем временем кортеж с чехословацкой делегацией уже несся по улицам

Москвы, украшенным, как прежде, флагами двух государств. Только транс-

парантов о дружбе больше не было. На летном поле самолет с Кригелем тем

временем перетаскивали на новое место, ближе к зданию аэровокзала; от

входа в аэровокзал к самолету расстелили красную ковровую дорожку и по-

ставили микрофон. В иллюминатор Кригель видел своих соратников и со-

ветское руководство, но не слышал, как Свобода спросил у Брежнева, где

Кригель. «В самолете», – был ответ. Зная, с кем он имеет дело, Свобода про-

сит своего помощника подняться на борт. Когда помощник вернулся и под-

твердил, что Кригель в самолете, началось протокольное прощание.

Письмо И.Ганзелки из Праги в Москву (28 июля 1989 г.)

…27 августа радио призвало всех горожан в девять утра в течение четверти

часа звонить во все колокола Праги, и чтобы весь транспорт гудел по случаю воз-

вращения делегации из Москвы. Мы встретились с Дубчеком в Граде и обнялись. На

вопрос, как себя чувствует, он заплакал и ничего не сказал. Спрашиваю, все ли верну-

лись, он кивнул. Когда немного успокоился, сказал: «Страшно…» И повторил:

«Страшно!» Я хотел спросить по конкретным вопросам, но увидел, что продолжать

его мучить было бы жестоко. Я обнял его и пошел.

Со Свободой было другое дело. Он меня пригласил к себе. Мы сидели на кухне, его

внучка приготовила нам яичницу. Он был счастлив, что в Советском Союзе его при-

ветствовали, как героя, что его самолет сопровождал почетный эскорт истреби-

телей, а на московских улицах люди ему махали флажками. Он говорил, что своей

поездкой они спасли народ, спасли социализм, иначе была бы гражданская война. По-

вторял то, что слышал от Брежнева.

Он спросил, не хочу ли я войти в число его ближайших сотрудников. С большим

удовольствием, отвечал я, при условии, если ничто не помешает мне отстаивать

свою точку зрения. Скажем, продолжал я, мне трудно понять, как это ввод войск и

потеря самостоятельности может оказаться счастьем для нашего народа. И если

осуществлять пункт за пунктом «московский протокол», надо забыть о демокра-

тизации. «Ничего страшного, будем продолжать перестройку!», – говорил Свобода.

Это невозможно, настаивал я, для того и пришли войска, чтобы прекратить наше

движение к демократии. Он покраснел, рассердился, повернулся ко мне спиной. На

этом мой разговор с президентом закончился. С Людвиком Свободой мы больше не

виделись 38.

…Но почему Кремль был особенно раздражен Кригелем?

По словам О.Шика, «когда Кригель спросил, почему его постоянно изо-

лируют, грубо себя с ним ведут, Шелест показал на его нос и закричал: “По-

тому!”. Имел в виду “еврейский нос”. Ф.Кригель был единственным евреем в

Политбюро, и, когда я с ним последний раз при своем возвращении говорил

на заседании ЦК в апреле 1969-го, он мне сказал, между прочим: “Ты не мо-

жешь себе представить, как по отношению ко мне проявлялась антисемит-

ская ненависть. А еще хотят казаться марксистами!”» 39.

На этом стоит остановиться.

Когда в Х веке евреи рассеивались по Европе, оседали малыми община-

ми, в том числе на богемских, моравских, силезских, словацких, закарпатских

землях, стараясь сберечь собственное естество, они селились кучно; усваи-

вали чужие языки, традиции, культуру. На территории Чехословакии обра-

зовалась одна из самых крупных еврейских общин в Европе; многочисленнее

были только в Италии и Германии. Чешским евреям повезло больше других.

Несмотря на настороженное, даже враждебное отношение части населения,

большинство интеллигенции, многие политики, иерархи католической

церкви к ним были терпимы, часто доброжелательны. В начале ХХ столетия

чешских евреев оградили от преследований, признали национальным мень-

шинством и по конституции (1920–1938) уравняли в правах с христианами.

Тон в этом меньшинстве задавали интеллектуалы – врачи, адвокаты, журна-

листы. Многие до прихода гитлеровцев так и не узнали бы о своей нацио-

нальной принадлежности, если бы им об этом не напоминали. Во времена

протектората в Чехии уничтожили 80 процентов еврейской общины, многие

эмигрировали.

Гонений на оставшихся требовали от чехов в пятидесятые годы эмис-

сары НКВД и Московского Кремля. Возбуждая в СССР антисемитские страсти,

готовя «дело врачей», сталинские идеологи все громче указывали на евреев,

на их могущество, на их заговоры, как на мировое зло, разрушающее порядок