Геннадий Авласенко - Унесенные временем

Санька вдруг вспомнила, как хлестал Феофана расфуфыренный молодчик в кольчуге, а тот, под издевательский хохот остальных всадников, лишь уни­женно кланялся и просил о пощаде.

И хоть принял удары Феофан именно из-за нее, Санька вдруг с удивлени­ем почувствовала, что не испытывает к монаху за этот его самоотверженный поступок ни малейшей благодарности. Лишь жалость непонятную, да и ту с изрядной долей презрения.

А Феофан тем временем перестал ворочаться и, кажется, даже задремал. Тогда и Санька принялась укладываться на ночлег, выбирая местечко повыше и посуше.

— Ты, Алексашка, ежели продрог, ползи ко мне! — сонно пробормотал Феофан. — Вдвоем оно куда как теплее будет.

«Ага! — мысленно ответила ему Санька. — К тебе?! Разбежалась!»

Вдвоем и в самом деле было бы теплее, но Санька все же решила дер­жаться подальше от непонятного этого монаха. Улегшись в траву, спиной к догорающему, но все еще немного согревающему костру, она свернулась калачиком и постаралась поскорее уснуть.

Но сон все не шел и не шел к Саньке. Вместо него приходили мысли, большей частью невеселые и даже печальные.

Например, Санька вдруг вспомнила о маме. И подумала, как ужасно, если они больше никогда уже не встретятся. Никогда. какое это страшное слово!

Потом Санька представила себе весь тот переполох, что поднимется в деревне, когда обнаружится, наконец, их с Иваном исчезновение. Вернее, оно уже обнаружилось, и их ищут сейчас везде: и в лесу, и возле озера, и, конечно же, в самом озере. и в поисках этих задействована полиция, а может, даже армейские подразделения десантной воинской части, расположенной за пять километров от деревни. И мама с безумными заплаканными глазами вторые сутки не отходит от телефона в ожидании хоть каких-либо известий. Впро­чем, у тети Клавы точно такие же безумные, выплаканные глаза, и она тоже всю ночь напролет торчит у телефона.

И вновь и вновь, все еще на что-то надеясь, мама набирает номер Санькиного мобильника. и снова, в который уже раз, слышит пугающе бездушную фразу автоответчика: телефон абонента выключен или находится в настоящее время вне зоны досягаемости.

С ума сойти можно!

А впрочем, ежели сейчас всего лишь год тысяча шестьсот седьмой, то ни мама, ни тетя Клава еще и не родились даже. и даже их прадедушки и пра­бабушки не появились на свет божий.

Это соображение, как ни странно, немного успокоило Саньку. А еще ее поддерживала надежда отыскать все же Ивана, может, даже завтрашним утром. И с этой вот последней своей надеждой Санька, наконец-таки, вна­чале задремала, а потом и крепко уснула.

Глава 5

Ночью Санька страшно продрогла, но как ни странно, так и не смогла про­снуться окончательно. Она сопела, бормотала что-то совершенно невнятное, временами ворочалась с боку на бок, тщетно пытаясь завернуться поплотнее в коротенькие полы джинсовой курточки. А потом ей внезапно стало тепло и уютно, и обрадованная Санька вновь крепко уснула и проснулась уже позд­но утром, когда солнце, поднимаясь над холмами, стало светить ей прямо в глаза.

Открыв глаза, Санька увидела, что укрыта с ног да головы черным пла­щом (или скорее рясой) Феофана. сам же он, в одной серой рубахе с распо­ротым воротом и таких же серых холщовых штанах, сидит у костра, который вновь жарко пылает.

— Доброе утро! — пробормотала Санька, выползая из-под рясы.

— Завтракать будешь? — не отвечая на приветствие, спросил Феофан, роясь в котомке. — Снабдили вчера люди добрые.

Он извлек из котомки сперва ладный ломоть черного ноздреватого хлеба, потом что-то еще неопределенное, цвета серой глины. Не сразу Санька дога­далась, что это кусок вареного мяса.

— Подсаживайся, Алексашка! — пробормотал Феофан, поочередно вгрызаясь крепкими зубами то в хлеб, то в подозрительное это мясо. — Проголодался, чай?

— Спасибо, не хочется что-то, — пробормотала Санька, вставая. — Пойду умоюсь.

Феофан согласно кивнул, продолжая энергично жевать.

— Можешь даже искупаться, — проговорил он, с трудом ворочая наби­тым ртом. — Там, слева, в ручье заводь обширная имеется.

Заводь Санька обнаружила сразу же, как только зашла за холм. Она и в самом деле была довольно обширной, а местами даже глубокой. И вода в ней оказалась не особенно холодной и такой чистой, что Саньке сразу же захоте­лось окунуться.

Оставалось лишь решить, что из одежды придется снять, а что можно оставить на себе для этого окунания.

Джинсы и курточка для купания, разумеется, не подходили совершенно, а вот то, что было под ними (тенниска и трусики), можно было и снять, а можно и оставить в качестве купального, так сказать, костюма.

Санька задумалась.

Конечно, рискованно разоблачаться полностью: этот монах в любой момент может выглянуть из-за холма. Но с другой стороны, чувствовать потом на себе мокрые облегающие трусики и тенниску.

И Санька решила рискнуть. А для начала осторожно пробралась назад, дабы выяснить, что же проделывает в настоящее время монах Феофан.

Увиденное ее немного успокоило. Монах, покончив с завтраком, вновь прилег у костра и, кажется, даже задремал. Так что Санька с легким сердцем вернулась назад, к заводи, и, торопливо раздевшись, бросилась в воду.

Вода оказалась холодной, намного холоднее, чем представлялось Саньке с берега, и она принялась торопливо выгребать на середину заводи, стараясь поскорее согреться. Плавала Санька довольно неплохо, и купание так увлек­ло ее, что, совершенно позабыв о времени, она брассом проплыла из одного конца заводи во второй, потом, перевернувшись на спину, поплыла обратно. потом, когда ноги уже начали цеплять дно, встала и повернулась в сторону берега.

И вскрикнув от ужаса, вновь бросилась обратно на глубину, мигом забравшись в воду по самую шею.

Возле ее одежды стояли трое бородатых мужиков угрюмого и даже свире­пого вида. Еще большую свирепость им придавало оружие: заткнутые за пояс топоры на длинных рукоятках и кистень, шиповатый металлический шар на цепи в руке у самого рослого, по всему видно, главаря.

И все трое внимательно и как-то по-особенному жадно смотрели на Саньку.

— А ить это баба! — хрипло промолвил один из свирепой троицы, обра­щаясь к главарю.

— Девка, — поправил тот, не спуская жадного взгляда с насмерть пере­пуганной Саньки. — Девка ишо.

— А девке разве не хочется бабой стать?!

И все трое негромко засмеялись.

— Эй, девка, ты чья будешь? — негромко окликнул Саньку главарь. — Из холопок, что ли?

Ничего на это не отвечая, Санька лишь продолжала с ужасом смотреть на незнакомцев. Ее было так страшно, как никогда в жизни еще не было. Зубы выбивали дробь. впрочем, возможно, это было и оттого еще, что в холодной этой воде Санька основательно продрогла.