Геннадий Авласенко - Унесенные временем

Впрочем, ничего уродливого или отталкивающего в лице Болотникова не было. Мужественное и даже привлекательное лицо зрелого, не старого еще человека. Лет сорока, от силы сорока пяти, никак не больше.

Но от одной только мысли, что сейчас этот человек примется стаскивать с себя одежду, потом, откинув в сторону покрывало, уставится на ее обна­женное тело... от одной только мысли об этом Саньке стало не по себе. А о том, что должно произойти после, она и вообще не думала. И в то же время хорошо понимала, что выбора у нее нет и через все это, увы, придется пройти. Через отвращение, унижение, боль.

И Санька решила покориться неизбежному. А потом умереть. Как можно скорее и по возможности безболезненно. Яду у кого-нибудь попросить быстродействующего? А ежели не дадут яду, тогда.

Тогда — в петлю! Или кинжалом по горлу.

Но Болотников явно не собирался торопить события (удовольствие максимально растягивал или еще по какой причине?). Правда, подойдя вплотную к постели, он опустился на скамью, на которой раньше сидела Матрена (Санька тотчас отпрянула к стенке, крепко зажмурилась да еще и испуганно съежилась под покрывалом), но этим пока дело и ограничи­лось. А потом.

— Ну, здравствуй, Санька! — произнес вдруг Болотников. Помолчал немного и добавил: — Долго же мне пришлось тебя разыскивать! Без малого тридцать лет.

Это прозвучало настолько странно и даже невероятно в устах знаменито­го полководца, что Санька не поверила своим ушам. А может. может, она просто ослышалась?

— Ты все еще не узнаешь меня? — не проговорил даже, прошептал Болотников.

Догадка, настолько невероятная, что никак не могла быть правдой, слепя­щей молнией озарила на мгновение мозг Саньки.

— Иван?!

Словно со стороны услышала Санька собственный свой голос, чужой и совершенно даже ей незнакомый. Почувствовала странное оцепенение, охва­тившее всю ее без остатка. и удивительное ощущение полуяви-полусна.

Так не бывает, так просто не должно быть!

Впрочем, то, что очутилась она внезапно во времени, на четыреста с лишним лет отстоящем от собственного рождения, ведь это тоже из разряда событий невероятных.

И все же такое смогло произойти!

— Это... это ты, Иван?

Болотников ничего не ответил, а Санька, наконец, осмелилась открыть глаза. И жадно принялась искать такие знакомые черты на суровом огрубев­шем лице Болотникова.

— Трудно меня узнать, правда? — словно прочитав потаенные мысли Саньки, Болотников усмехнулся невесело и добавил: — А ведь я искал тебя тогда. Долго искал.

— Я тоже искала! — прошептала Санька. — Я думала, что ты. что ты где-то неподалеку от меня очутился.

— Так и случилось, — вздохнул Болотников. — Совсем неподалеку! Правда, с разницей в тридцать лет.

И вскочив, он вдруг с такой силой ударил ногой по скамье, на которой только что сидел, что та разлетелась вдребезги.

— Проклятая штуковина! — И добавил, искоса взглянув на враз поблед­невшую Саньку и виновато при этом улыбаясь: — Напугал тебя, извини!

Санька ничего не ответила, да и что было отвечать. Она отыскала Ивана, но разве это был Иван?! Разве такой представляла она свою с ним встречу?

Пусто было на душе и тоскливо. И надежды вернуться в привычный свой мир уже не оставалось, ни малейшего даже проблеска надежды.

Поглощенная тягостными раздумьями, Санька не сразу обратила внима­ние на то, что Иван, усевшись осторожно на самый краешек постели, что-то ей говорит, точнее, рассказывает о чем-то.

—...а потом в монастырь меня занесло, — вполголоса говорил Иван.

— Тут неподалеку, возле Каширы. Монахи меня приютили, накормили, пред­лагали в обители навсегда остаться, только я все еще тебя отыскать надеялся. И тогда один монах, молодой, ненамного меня старше, посоветовал одежку сме­нить: выдал кафтан, портки, сапоги юфтевые, а мою одежку в сундук запрятал. Пускай, говорит, полежит пока одеяние твое диковинное. А в то время возьми да и заверни в монастырь князь Андрей Телятевский со свитой.

— Андрей?! — вздрогнув, прошептала Санька.

— Князь Андрей Телятевский по прозвищу Хрипун. Монах тот меня ему и представил как сироту-недоросля из дворянского рода Болотниковых. Есть, оказывается, в этих местах такой обедневший род, так монах мне фамилию немного удлинил, а имя и отчество прежними оставил. А князю я чем-то при­глянулся, и предложил он мне в боевые холопы к нему податься.

— В холопы? — вновь прошептала Санька, думая о своем.

— В боевые холопы, — поправил ее Иван. — Это вроде дружины княже­ской. А потом.

— Потом к казакам на Дон. — тихо продолжила Санька, — татарский плен, турецкая галера. Венецианцы освободили, мог в Европе остаться, да потянуло на родину.

— Постой, откуда ты. — вскочив, Иван с изумлением уставился на Саньку. — Впрочем, чему я удивляюсь, — проговорил он, вздохнув, — ты и должна все это знать! — И добавил глухо и почти невнятно, глядя куда- то себе под ноги: — Ты ведь и то, как и когда мне умереть предстоит, знать должна.

Санька ничего не ответила. Врать не хотелось, сказать же правду. О поражении, вынужденной сдаче в плен, подлом вероломстве Шуйского. О том, как ослепили, как в прорубь тайно спихнули. Ивана?! Ее Ивана?!

— И правильно, и не говори ничего!

— Ваня! Ванечка!

Вскинувшись на постели, Санька схватила Болотникова за руки и уткну­лась мокрым от слез лицом в его широкие твердые ладони. Покрывало при этом сползло почти до пояса, обнажив грудь, но Санька, казалось, этого даже не заметила.

И она уже не боялась Болотникова, ведь это был Иван, Ваня, Ванечка! Иван, который так любил ее когда-то и которого так любила она сама!

Как брата, которого у нее никогда не было.

— Санечка! Девочка моя единственная!

Опустившись на колени, Иван чуть наклонил голову и осторожно дотро­нулся губами до взъерошенной Санькиной макушки. Его борода при этом щекотала ей шею, но это было нисколечко не противно, немного непривычно, и только.

— Девочка моя! — шептал Иван, продолжая и продолжая целовать спутанные пряди Санькиных волос. — Я ведь уже всякую надежду потерял тебя отыскать! Да и понимал, что не один я старею. Даже бояться стал с тобой встречи, хотел, чтобы ты осталась в сердце моем молодой. И услышал Господь молитвы мои.

В это время с треском распахнулась входная дверь и Санька увидела троих вооруженных людей, один за другим вбежавших в комнату. У нее тотчас испуганно екнуло сердце, но все трое почтительно остановились у входа.

— Воевода!

— Ну, что еще? — вскакивая на ноги и хмурясь, обернулся к вошедшим Болотников. При этом он постарался, как мог, заслонить собой Саньку, а она, опомнившись, вновь юркнула под покрывало, натянув его до самого подбо­родка. — Что врываетесь, как тати полуночные? Случилось что?