Voronkov - Harbin

– Прощай… – сказал он.

– До свидания, – грустно улыбнулась она. – Ведь вы же, надеюсь, не завтра уезжаете?

Знала бы она, что Болохов задумал, не стала бы так говорить. Ведь в тот момент, когда в кабинете генерала прозвучит взрыв, он с паспортом гражданина СССР на имя какого-то там Кузькина Ивана Игнатьевича уже будет мчаться в специально присланном за ним автомобиле в сторону советской границы. Главное, он знает, что Лизы в это время не будет в здании организации. Еще накануне ее предупредили, чтобы следующие два дня она не выходила на работу – вроде как нет в том надобности. Так что за ее жизнь Болохов был спокоен. А то ведь бомба мощная, рванет так, что мало не покажется…

Первым в то утро на служебном «бьюике» прибыл генерал Хорват, после чего одна за другой к зданию РОВСа стали подъезжать машины участников совещания. «Опели», «форды», «ситроены», «крайслеры», «рено»… Стоянка была буквально забита техникой. Самым шикарным оказался автомобиль руководителя японской военной миссии в Харбине. Это был черный «мерседес-бенц». Завидев сверкающий свежим лаком дорогой лимузин, охрана не утерпела, чтобы не подойти и не поглазеть на это чудо.

– Глянь, Гришка!.. А, каково? Ну не машина, а дворец какой-то… – восхищался невысокий безбородый молодой казачок, на котором смешно топорщилась еще ни разу не стираная гимнастерка. Для встречи гостей охрану накануне специально переодели во все новое.

– Надо бы лучше, да уж и так ладно будет, – буркнул его товарищ, сухощавый зрелый казак с длинными, чуть схваченными сединой усищами.

– Говорю тебе: это не хухлы-мухлы! Эх, – вздохнул молодой, – нам, простым, на таких не ездить… Вон глянь, как медные фары блестят… А обивка какая внутри… Ну чистый китайский шелк!

– Пустое… – поморщился усатый.

– Не, не, красотища, – стоял на своем безбородый. – Ить Расеюшка такого не видала.

– А на хрена, Семка, нам такие цацки – были бы кони, – заметил пожилой.

– Кони-кони… – передразнил его тот, кого он назвал Семкой. – Ты погляди, дядя, какой век на дворе… Неужто хочешь до конца жизни навоз нюхать?

Усатый хмыкнул.

– Без коня казак кругом сирота, али не знаешь?

– Да слыхали мы это…

– Ну тогда что ж бунчишь-то?

– А то…

Усатый покачал головой.

– Ну-ну… Я как погляжу, плохо тебе, парень, казакуется, на господское стал посматривать. Уж не сам ли господином решил стать?

– А что, и стану! – спесивился молодой. – Вот подкоплю деньжат – и дело свое открою.

– Да куда тебе! – усмехнулся товарищ.

– Да ты че, Григорушка? Рази ж забыл, как наш Федька Москаленко разбогател?

– И-их, вспомнила бабка, як дивкой була…

– Вот сведеныши-то! Целой день аркаются и аркаются, как собаки, – раздалось вдруг за их спиной. – Идите-ка на свои места – здесь не велено находиться.

Это был начальник караула старший урядник Черных, маленький кривоногий, похожий на татарина дядька. Вместе с Семкой и Гришкой они прошли всю Гражданскую. Бились до последнего, пока их красные не вытеснили в Маньчжурию. Теперь вот живут надеждой на возвращение.

Казачки уже готовы были вернуться на пост, когда Семка вдруг решил спросить Черныха:

– Степан Емельяныч, про маневры-то верно говорят али брешут?

О том, что готовятся весенние маневры, в гарнизоне поговаривали уже давно. Это означало, что из зимних квартир, а попросту из казарм, им предстояло перебраться в палаточные городки, которые обычно разбивали на левом берегу Сунгари в нескольких верстах от Харбина. В последние годы про все это как-то позабыли, ограничиваясь ежедневной боевой подготовкой, а тут вдруг почему-то вспомнили.

– Да нет, не брешут, – солидно проговорил старший урядник, давая понять, что он в курсе всего, что происходит вокруг. – Скорей всего, на днях и снимемся.

– Понятно… – почесал затылок Семка. – Видать, и казарменное положение-то объявили не случайно… А мы-то думаем: к чему это?

– А вы не думайте, а лучше слухайте, что начальство вам скажет. Вот посовещаются они – тогда и будет все ясно.

– Ладно, уразумели, – сказал Гришка. – Ты вот только скажи нам, с какого это переляку скачки вдруг решили ноне устраивать по такой слякоти? – вспомнив про байгу, спросил Гришка.

– Гости приехали – надо уважить. Вот только закончится совещание – сразу и начнем.

– Как-то не по-людски все… – засопел Гришка. – К таким вещам обычно загодя готовятся.

Урядник хмыкнул.

– А то вы не готовы! Чай, кажен день упражняетесь.

Он говорил правду. Боевая готовность в войске была высокая. Все, как раньше: и выездка, и конкур-иппик, и владение шашкой, и скачки с препятствиями… Разве что соревнований не устраивали – не до этого было. Хотя весной двадцать седьмого по инициативе здешних купцов и промышленников, собравших деньги на призовой фонд, такие соревнования все же провели.

Конники съехались тогда, считай, со всей Маньчжурии. Здесь были и атаманцы Семенова, и бывшие лейб-гусары с такими же бывшими уланами, драгунами, кавалергардами, кирасирами и конногренадерами. Победил тогда всем на удивление ротмистр Шатуров, которого соперники и в счет-то не брали. Мол, он же давно в седле-то не сидел и вообще какой из него конник – канцелярская крыса и всего-то. Но все, кто говорил так, плохо знали его биографию.

Шатуров еще в училище слыл лихим наездником. Когда служил в царскосельском лейб-гвардии полку, он не раз побеждал на скачках, которые были украшением каждого праздника. Но больше всего он любил конкур, где можно было показать не только свою удаль, но и умение управлять лошадью. А лошади его никогда не подводили, видно, потому, что чувствовали опытного седока.

Особо ему запомнилась гнедая по кличке Марта, которую он жеребенком привел с государственного Стрелецкого завода и воспитал в своем духе. У кобылицы оказался врожденный талант, и она одинаково хороша была как в выездке, так и в конкуре, гладких скачках и скачках с препятствиями. Шатуров сам ее учил всем аллюрам – шагу, рыси, иноходи, галопу и прыжкам. Хорош был и ее парадный шаг, и пассаж, даже пьяффе и пируэт, которые присущи обычно цирковым лошадям.

Марту убили в первом же бою. После этого у него был арабский жеребец, потом английский гунтер. Когда того выкрали махновские бандиты, у него появился вороной белоногий жеребец по кличке Султан. С ним он и закончил войну. Когда уходил за кордон, продал ее цыганскому барону – деньги были нужны.

В этот раз Шатуров снова решил побороться за приз. Для этого он и коня себе присмотрел – каурого дончака-трехлетку. Донская порода всегда ему нравилась. Лошади то крупные, неприхотливые, резвые и при этом очень выносливые. А если им еще хорошего хозяина…

Целую неделю ротмистр гонял каурого по лугам, готовя его к скачкам. Поначалу животина ленилась, работала плохо, а когда поняла, что ей не переупрямить седока, стала потихоньку подчиняться ему. Прежний-то ее хозяин, офицер из штаба Семенова, не шибко ей занимался. Застоялась она у него, обрюзгла. Испортил бы он коня, если бы не Шатуров, который не пожалел выложить за животное приличную сумму. Опытный глаз подсказал ему, что это именно то, что он искал.