Voronkov - Harbin

Что только Болохов не передумал, пока ждал ротмистра. Но вот наконец тот появился.

– Никак не мог отыскать этот твой несчастный портфель. Знаешь, где я его нашел? Чуть не у самых ног Дмитрия Леонидовича. Вот уж насмешил я народ! Никто не мог понять, что это я все шарю под столом… Ну ладно, сейчас не время для пустых разговоров. – Он протянул Болохову портфель. – Кстати, что это он такой тяжелый у тебя? – спросил. – Будто бы там целый пуд свинца.

– Да краски это, брат… – соврал Александр и, даже не поблагодарив товарища, помчался вниз.

Забежав в мастерскую, он первым делом закрыл дверь на ключ и тут же занялся бомбой. Оставалось всего минуты три до взрыва, когда он остановил часовой механизм. Только после этого он мог свободно вздохнуть и расслабиться. Он сел в стоявшее возле окна кресло и закрыл глаза. Нужно было успокоиться и подумать о том, как ему быть дальше. Но в этот момент кто-то лихо забарабанил кулаком в дверь.

– Господин художник! Немедленно откройте…

То был голос старшего урядника Черныха. «Вот сволочь, и ведь неймется ему», – поморщился Болохов. После всех переживаний он совершенно обессилел, однако нужно было подчиниться требованию. В противном случае этот вездесущий служивый мог бы поднять шум и тогда неизвестно, чем бы все обернулось. Взяли бы да передали контрразведке для выяснения обстоятельств. А там ведь не белошвейки сидят, а мордовороты с пудовыми кулаками.

– Для вас что, приказа генерала не существует? – грозно произнес служивый, когда перед ним распахнулась дверь. – А ну забирайте свои шундры-мундры и…

Болохов, видимо, выглядел настолько разбитым и слабым, что казак осекся. Он знал, что накануне тот работал допоздна – спешил выполнить наказ генерала.

– Что, не выспались, господин Болохов? – сбавив тон, спросил он. – Ну ладно, можете оставаться. Только шоб по зданию не шныряли, понятно? Притихните себе тута и не шорчите, пока генералы совещаются. Вот уж когда уйдут… – Он внимательно посмотрел на Александра. – А штой-то у вас голова шпын-шпыном? Будто бы три дни не чесана…

«Ага, побудь в моей шкуре – и не то будет», – подумал Александр. Вся эта нынешняя история с бомбой выбила его из колеи, тогда о чем говорить? Но, слава богу, все, кажется, закончилось благополучно. Единственно, Центр его не поймет. Все ведь ждали от него действий. И что он скажет? Любимую девушку спасал? Так ведь не поймут. Еще товарищ Дзержинский говорил им, молодым чекистам, что, дескать, ради победы революции они не должны ни перед чем не останавливаться. Ну а что такое для этой революции одна человеческая жизнь, если вокруг гибнут миллионы?

Но теперь Болохов вдруг понял, что и одна человеческая жизнь бывает дороже всех революций на свете. Вначале он испугался, сделав это открытие. Но постепенно эта мысль укоренилась в нем. Ведь спасая Лизу, он тем самым спасал и свою душу, без чего вообще жить нельзя.

…И вот он снова сидит в кресле, пытаясь в деталях припомнить события этого утра. Кажется, готовясь к операции, он продумал все. Не учел лишь того, что в здании могла появиться Лиза. Какой черт ее принес? – неожиданно разозлился он. Теперь ему придется все начинать сначала. Но представится ли ему еще когда такой случай?

И все-таки что-то похожее на чувство удовлетворения не покидало его. Ведь он спас Лизу! Спас! Успел! Все сделал для этого. А больше ему ничего и не нужно… Хотя что это он?.. Разве он забыл, зачем он здесь? Да не забыл, не забыл – и все же… Он непомерно счастлив. Теперь ему и уезжать не надо. Жизнь войдет в прежнее русло, и они снова будут видеться с Лизой. Зачем?.. Да он же любит ее, любит! И, кажется, готов увезти ее хоть на край света… Но захочет ли она поехать с ним? А это смотря куда он ее позовет. В большевистскую Россию она вряд ли поедет – скорее на какие-нибудь далекие острова. Что ж, он согласен и на острова. «А как же тогда родина?» – неожиданно спросил он себя. А вот без родины он не сможет… Тогда, что же, тупик?.. Нет, надо все-таки попытаться поговорить с Лизой. Вот только, если вдруг произойдет чудо и она согласится уехать с ним в Союз, ее ждет разочарование. Бытовые и материальные трудности – это одно, но есть и нечто другое. Там ненавидят «бывших»! В лучшем случае в нее всю жизнь будут тыкать пальцем, но могут и сослать на Соловки или же посадить в тюрьму. Страшные времена настали, страшные! И кому, как не ему, чекисту, это знать.

Неожиданно наверху послышалось какое-то оживление, и уже скоро лестница заполнилась голосами. «Видать, генералы перерыв себе устроили, – решил Болохов. – Вот бы послушать, что они там говорят».

Не успел он об этом подумать, как за дверью послышались чьи-то неторопливые шаги, которые гулом отдавались в пустом длинном коридоре. Это было похоже на променад. «Не иначе кто-то из гостей решил размять кости», – Болохов весь превратился в слух.

– Ошибку мы совершили, господа, ошибку, – донеслось вдруг до него. У говорившего был низкий прокуренный голос. – Я, конечно, не политик, однако должен сказать, что зря мы тогда сориентировались на Францию. Если бы дружили с Германией, то сообща не дали бы распространиться по Европе коммунистической заразе.

– Верно, – произнес некий обладатель приятного баритона. – Профранцузская ориентация, мягко говоря, здорово нам подкузьмила. А все наша дипломатия. Это она уцепилась за республику, забыв про то, что та сама насквозь пропитана всякими либеральными идеями.

С первыми двумя не соглашался третий, с высоким голосом и грассирующей речью.

– Господа, нельзя в этом винить одну только дипломатию. Здесь большую голь сыггал наш внутгенний либегализм. Спгашивается, зачем было газгешать все эти пагтии? Ведь это они и газложили общество. Когоче, у нас не было единства взглядов, отсюда весь этот политический хаос.

– Я согласен с вами, полковник, – включился в разговор следующий гость. Голос у него резкий, решительный. – Это все либеральная политика двора. Когда-то за пение «Марсельезы» отправляли в Сибирь, а перед войной студенты и всякие там социал-демократы спокойно распевали ее на улицах.

– Вот и допелись, – усмехнулся картавый.

– А сейчас мы готовы объединиться хоть с самим чертом – только бы уничтожить большевизм, – проговорил тот, у которого приятный баритон.

– Вы кого называете чертом? – пытался уточнить прокуренный голос. – Уж не японцев ли?

– И их тоже, – произнес баритон. – Кстати, вы видели, как наш атаман Семенов заискивающе смотрел на этого японца?

– Вы про руководителя японской военной миссии? – звучал тот же прокуренный голос.

– Да, генерал…

– Так разве непонятно? Японцы делают ставку именно на него.

– Выходит, это наш будущий госудагь? – проговорил картавый.