Алексей Шкатов - Вера в верования и наоборот

– Поднимись… Присядь…

Охотник сделал попытку вырваться.

– «Санай».

Вождь слегка отпустил руку и провел от загривка до хвоста. Плавно и твердо.

– Плен хуже смерти… Но свобода выбора выше смерти. Присядь…

Волк выдохнул и повиновался Вождю. Рука продолжала гладить его Могучее тело твердыми и волевыми движениями.

– Нет смысла любить, когда ты голоден… Я всегда сыт, потому что пища Богов не минует меня ни на рассвете, ни днем, ни в закатном луче. Я не голоден и люблю. Тебе надо поесть…

Не вынимая трубку изо рта, Вождь левой рукой перекинул на сторону Охотника большой мешок. Запах свежести ударил в ноздри. Волк полуприкрыл глаза и слеза благодарности, никогда не стекавшая прежде по усам хищника, упала на траву. Перо Вождя легло горизонтально в направлении Юго-Восточного ветра.

– Лань…

Вождь развернул мешок.

– Она сломала ноги, неудачно прыгнув со скалы. Кровь еще теплая. Ешь…

Охотник остолбенел. Жажда, азарт, погоня, добыча, пища… Все всегда было так просто… Ум застилали черные пятна. Волк вдыхал запах свежей дичи, не зная, как поступить.

– Это твоя добыча, Охотник. Прими ее в Знак дружбы со мной. Соплеменники поддержали бы тебя, не будь ты одиночкой. У нас много дел впереди. Ешь и спи. А я расскажу тебе прекрасную историю. Ешь, Охотник… «Шевен о пра малим»… Волк разжал челюсти и наслаждение свежей кровью полилось в его вены…

Ее звали Зинаида. На вид ей было лет 50, но оказалось, что 78. Она была одной из прямых учениц известного Учителя и вплотную занималась эзотерикой и целительством. На тот момент мне казалось, что она может все. «Всё начинается задолго до твоего рождения. Эта цепь выкована Великим Кузнецом давным – давно». Зина часто повторяла эту фразу в разных вариантах. Но мне было важно, когда это началось со мной в реальности. Моей реальности, которой я жил сейчас, в этой жизни. Жил, ощущал, чувствовал, любил, страдал, мог… «Началось, когда ты умер первый раз». Я искренне смеялся.

– Зин, мне тогда было 6 лет. Я еле помню вообще, что было.

– Ты имеешь в виду свою память?

– Ну, конечно, память, что же еще?

– Мы помним не только простой памятью.

– Я понимаю. Но ведь тогда ничего не произошло. Я не стал видеть человеческие голограммы, немного предугадывал.

– Твои родители упустили этот момент.

– Какой момент?

– Первой твоей связи с многогранностью.

– Зина, я путаюсь.

– Садись. Вспоминай.

Из ее окна была очень большая перспектива. Была весна и взгляд терялся далеко-далеко. Я смотрел, смотрел…

Вода, как будто сейчас меня зальет. Вот эта волна точно. Я дышу? Нет. Скорее да, чем нет. Я же вижу волну. Почему я лежу на боку? Так странно пахнет Черное море… Наше Балтийское почти не пахнет. Или пахнет. Сирена удаляется… «Алешенька, Алешенька»… Мама плакала и прижимала меня к своему теплому телу. «Мама, что это»? «Алешенька, Господи…»

– Я видел много дверей.

– Пока спал?

– Наверное.

– Алешенька… Сынуля… Алешенька…

– Столько коридоров и столько дверей, мамочка…

Сирены «Скорой», пробивающейся по битком забитому пляжу Евпатории, затихли совсем. «Алеша, повернись ко мне». Я повернулся. Фельдшер была в белом халате, с фонендоскопом на шее. Долго смотрела мне в глаза. «Хорошо, Алеша. Спать хочется»? «Нет». Фельдшер посмотрела на мою маму.

– Мила, Вы видите вон тот пригорок?

– Да.

– За ним стоит дом. Там живет бабушка. Вам надо туда.

Фельдшер поднялась и в свои неполных шесть лет я вдруг увидел настоящие женские красивые ноги. И белые трусики под халатом. И вообще, было хорошо от укола.

…Помню открывшуюся дверь, очень высокую бабусю. И еще она говорила еле слышно. «Мамочка, Вы посидите здесь, а его я забираю в комнату».

В комнате ничего не было, кроме стола, множества икон и горящих свечей. Еще были стулья. И запах. Он был такой приятный. Это был мой запах. Не знаю, что еще так любимо пахло. В шестилетнем возрасте много чего вкусно пахнет, но ладан и воск пахли вкуснее всего.

Когда она стала читать молитвы, у меня приятно закружилась голова. Потом я стал дико кашлять. Потом опять задыхаться от астмы, с которой родился. Мама попыталась зайти в комнату, но бабуся ее выдворила обратно. Потом я потерял сознание, но мне не было страшно. Я и на пляже не успел испугаться, когда попал в кому. А бригада «скорой» просто купалась рядом. И машина их стояла прямо на пляже. И все медикаменты у них были с собой. У них просто был обед…

Я открыл глаза. «Ключ, замок, язык. Аминь». Это единственное, что я слышал от этой высокой бабуси. Астма закончилась навсегда. Иногда я начинал задыхаться и мне казалось, что все вернулось. Если бы кто-то тогда мне рассказал про фантомные страхи, я бы вообще ничего в жизни не боялся. Или боялся бы самую малость. Когда страшно совсем чуть-чуть. Но тогда можно заставить себя заснуть, закатив глаза под закрытые верхние веки. И ровно дышать. Снизу, от ног… К голове.… Потом к диафрагме. Потом к груди и к животу… К кадыку и к низу живота.. Ко лбу и к члену.… И к макушке…

8

…Три кольца сошлись в одно, когда одна тысяча сто одиннадцать свечей положили рисунок «пирамиды» на стену подземелья. Она подняла со стола меч с золотой рукоятью и причудливой эмблемой в перекрестье гарды. Голос сливался с шумом далекого прибоя у вечного Норвежского фьорда. Отблеск… Луч в пирамиде… Три кольца в одном… Шестой Оракул шевельнулся, чуть приоткрыв глаза. Меч дал новый луч, образуя в пирамиде на стене незаконченный треугольник. Пение усилилось. Свечи, все, как одна, выровняли свое пламя, которое застыло в ожидании… Тени… Отблески… Открывающиеся медленно глаза… Оракулы сходились вокруг стола. Чандра неспешно взошла на стол. Оракулы в медленном перешаге усиливали ритм в такт ее пению. Меч в руках занял позицию горизонтального замаха, причудливая эмблема на рукояти сверкнула на потолке, и меч, не спеша, пошел по кругу против часовой стрелки… Оракулы зашептали одновременно с ритмом, отбиваемым ногами и пением Чандры. Из кувшина в заднем левом углу подземелья показался капюшон кобры. Меч наращивал скорость. Прибой с бешеной силой бился о древнюю Норвежскую скалу. Мгла накрывала все побережье. Ветер свистел голосами сирен и их звуки стали проникать в подземелье. Кобра в полугоризонтальном положении медленно двигалась к столу. Танец оракулов становился неистовым. Чандра, двигаясь в противоположном направлении от меча. Блики… Пирамида засветилась яркими лучами, закончив в рисунке треугольник. Три кольца в одном в виде нимба над головой Чандры осветили все подземелье. Кобра плавно вползла на стол и затанцевала в боевой стойке между ног Чандры. Меч описывал бешеные круги с неистовой силой. Могучая волна одновременно с молнией и раскатом грома ударила в древний Норвежский фьорд, расколов многовековую скалу на три равные части. Чандра молниеносно оказалась на коленях, меч застыл, и эмблема с отрезанной головой Иоанна Крестителя на блюде на долю секунды отпечаталась на потолке подземелья. Резким движением с разворота Чандра снесла голову кобре точно над капюшоном. Не дав змее упасть, она схватила ее правой рукой, пережав артерии.