А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe

Особое место среди сюжетов о неумеренной родительской любви занимают хлопоты небесного родителя об изменении (печальной) судьбы отпрыска. Морская богиня Фетида не пытается противостоять року, чтобы отвратить скорую гибель любимого сына – Ахилла – на исходе Троянской войны (Ил). А вот бог Сурья старается спасти своего сына Карну, которому суждено пасть в битве Пандавов с Кауравами на Курукшетре, но терпит неудачу. (Вообще-то и судьба Ахилла, и судьба Карны не вовсе «неотвратима» и находится в руках самих героев; этот чрезвычайно важный для определения судьбы Дхритараштры эпический мотив будет тщательно рассмотрен в последнем разделе). Всё же Фетиде удаётся по старой дружбе кое-чего добиться от Зевса: происками Фетиды Зевс посылает ахейцам военное поражение, пока Ахилл, надувшись, сидит в шатре и отказывается сражаться: таким жестоким образом (ценой жизни многих греков) Фетида хочет доказать Агамемнону, что её сын незаменим на поле боя! Сходное вмешательство небесной матери находим в Мбх: богиня Ганга принимается править колесницей своего сына Бхишмы во время его дуэли с непобедимым Парашурамой (Мбх V, 183). Бхишма, справедливо смущённый неуместным вмешательством сынолюбивой богини, умоляет её покинуть поле боя.

Наверное, самым вопиющим примером подобного рода является попытка Зевса спасти от гибели своего сына от Лаодамии ликийского героя Сарпедона, нарушив тем самым предначертание судьбы. Зевс встречает энергичное сопротивление своей небесной супруги; Гера приводит солидное возражение:

Конечно, аудитория вправе заподозрить, что высказанное вслух соображение Геры было не единственным: ревнивая богиня просто не жалует детей своего легкомысленного супруга от земных женщин (вспомним, как она преследовала Геракла на протяжении всей его жизни) и, сверх того, желает погибели троянцев и всех их союзников. Всё же главный урок для эпической аудитории состоит в том, что даже царю богов, пытающемуся нарушить установленный порядок в видах благополучия любезного сына, сделать этого не удаётся.

Таким образом, нарушающие справедливость или установленный порядок действия любящего родителя ради любимого чада либо сразу терпят неудачу (попытка спасения Сарпедона, Карны; помазание на царство Девапи), либо возбуждают гнев обиженных, приводящий впоследствии к гибели или едва-не-гибели получателя незаслуженных благ (Иредж, Иосиф); успех интриги может быть временным (Бхарата) и может дорого обойтись благодетелю [сам царь Дашаратха, отправив в изгнание Раму ради молодой царицы Кайкейи, вскоре умирает от горя (Рм)], может быть достигнут ценой гибели невинных людей (Ахилл). В тех редких случаях, когда «произвол» родителя на благо сына достигает долговременного успеха, оказывается, что это вовсе не произвол, а действия в соответствии с предначертаниями неба: Вирсавии удаётся возвести на престол в Иерусалиме младшего из принцев – Соломона – потому, что такова воля всемогущего Бога; Индре удаётся «разоружить» Карну, обеспечив победу своего сына Арджуны потому, что таков небесный сценарий (Сурья, пытаясь спасти Карну, действует против судьбы, которую Карна сам избрал, и потому терпит неудачу). Дхритараштра, поддерживая интриги любимого сына, нарушает не только человеческие, но и небесные представления о справедливости: и страшные предзнаменования, и предсказания мудрецов не оставляют в этом сомнений. И если туповатому Дурьйодхане это невдомёк, то царь не может не понимать, что некоторое время нечестие может сходить с рук, но в конце концов его несчастная слабость неизбежно приведёт к серьёзным неприятностям.

По завершении раджасуи гости разъезжаются. Бхимасена с почётом провожает до границ царства Бхишму и Дхритараштру, «один царь Дурьйодхана и Шакуни, сын Субалы… оставались в небесном дворце собраний» (Мбх II, 42, 60). Аудитория узнаёт, что Дурьйодхана прожил у Пандавов некоторое время, постоянно сравнивая роскошь построенного демоном-ремесленником дворца со своими наследственными владениями (Мбх II, 43, 1–2): «Живя в том дворце собраний… Дурьйодхана вместе с Шакуни не спеша осмотрели весь дворец. В нём потомок Куру увидел дивные узоры, которые прежде он не видел в городе, носящем имя слона» (Хастинапуре – А. И.). Невиданная роскошь дворца смущает Дурьйодхану, и он неоднократно попадает впросак, то падая в бассейн, то ударяясь лбом в прозрачную дверь, то принимая хрустальный пол за водоём и скинув одежду [ср. с конфузом царицы Савской в великолепном дворце царя Соломона, поднимающей подол платья перед стеклянным полом, который она принимает за водоём (Коран, Cура 27 «Муравьи», 44): «Ей сказали: „Войди во дворец! Когда же она увидела его, приняла за водяную пучину и открыла свои голени. Он сказал: „Ведь это дворец гладкий из хрусталя“»]. «Так, допустив различного рода оплошности и увидев необычное великолепие при великом жертвоприношении раджасуя, царь Дурьйодхана… отправился с опечаленной душою в город, названный именем слона» (Мбх II, 43, 12).

По дороге домой Дурьйодхана делится переживаниями со своим дядей и конфидентом Шакуни, и из этой беседы аудитория узнаёт ряд важных деталей. Прежде всего, Дурьйодхана не скрывает ни своих чувств по отношению к кузенам, ни истинной мотивации [«я проникся ревностью, сжигаемый (ею) днём и ночью»]. Далее, Дурьйодхана вовсе не подвергает сомнению законность раздела царства или заслуги Пандавов, он просто не может видеть «своих врагов преуспевающими». Дурьйодхана в отчаянии: до сих пор все его замыслы по уничтожению Юдхиштхиры оказывались расстроенными. Судя по словам Дурьйодханы, он c наивным фатализмом эгоцентрика («я считаю судьбу наивысшей, а человеческие усилия бесплодными») обращается к мыслям о самоубийстве. Но тут же выясняется, что хитрый и завистливый Каурава умирать пока не хочет, просто надеется, что дядя расскажет о его горестях старому царю; очевидно, на собственную силу убеждения он уже не полагается. Это, в свою очередь, означает, что Дурьйодхана осознаёт: старый царь считает раздел царства справедливым и не намерен притеснять племянников.

Дядя пытается урезонить Дурьйодхану, подчёркивая, что отцовская доля царства получена Пандавами по праву, так как «при этом не были превышены их притязания», «и эта доля приумножена благодаря их собственной мощи». Шакуни предлагает Дурьйодхане с братьями и родичами по примеру Пандавов покорить «всю землю». Дурьйодхана, истолковав это по-своему, бодро начинает строить планы покорения царства двоюродных братьев . Но Шакуни, очевидно, не имел ввиду войны с Пандавами, и объясняет, что в сражении они непобедимы. Взамен хитроумный дядя предлагает племяннику выиграть достояние Пандавов в кости. План Шакуни основан на том, что Юдхиштхира – «больший охотник до игры в кости, но сам не знает, как играть». О себе Шакуни говорит: «Я же искусен в игре в кости, нет равного мне на земле и даже в трёх мирах». Кроме того, он сообщает, что «будучи вызван (на игру в кости), царь царей не сможет отказаться» – запомним это обстоятельство. Дурьйодхана в восторге, но сообщить об этом плане старому царю отказывается (Мбх II, 44, 22): «Ты сам, о сын Субалы, поведай (об этом)… Дхритараштре, – я не могу сказать (это)». Так мы узнаём ещё одну важную деталь предстоящей игры: это не просто вызов на поединок, брошенный одним героем другому, санкция по какой-то причине должна исходить от самого царя Кауравов. Отметим, кстати, восторг Дурьйодханы по поводу плана Шакуни: его желание расправиться с кузенами настолько велико, что Каурава, безусловно являясь могучим и доблестным воином, не раз прибегал (яд, сожжение) и ещё прибегнет к недостойным кшатрия методам борьбы с ними.