А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe

Теперь можно выделить основные закономерности применения данного мотива в сказаниях. Прежде всего, сказание, видимо, для контраста склонно наделять праведного отца негодным сыном. Далее, даже праведник может быть осуждаем сказанием, если не справился с родительскими обязанностями, то есть вырастил нечестивого сына. Наказание при этом уготовано не только молодому нечестивцу, но и его незадачливому отцу. Наконец, даже праведник, если он облечён властью, не может не порадеть своему отпрыску, пусть и недостойному. Ситуация в Мбх несколько отклоняется от канонической: Дхритараштра, конечно, не злодей, но и не праведник, он больше напоминает живого человека с достоинствами и недостатками, чем обычный эпический отец, который либо бескомпромиссно благороден, как Илий, либо отвратительно коварен и жесток, как царь Колхиды Эет. Но если даже праведный старец проявляет слабость в отношении наследников, чего ждать от Дхритараштры, который, по собственным словам, является «мирским человеком»? B соответствии с реализмом образа любящего и слабого отца, и наказание Дхритараштры, при всём трагизме, лишено явных фольклорно-сказочных элементов, почти обыденно: несчастный старец теряет сыновей, которые гибнут в развязанной ими же кровопролитной войне (в противоположность такому «естественному» ходу событий, нечестивые сыновья Илия гибнут по явно выраженной воле Бога в войне с филистимлянами, в которой они лично не повинны).

Игра в кости является не только сюжетным узлом всей эпопеи, но, пожалуй, и наиболее драматическим её событием: доблестные протагонисты сказания, только что достигшие вершины благополучия после долгих лет лишений, в одночасье лишаются всего достояния и социального статуса, а их враги торжествуют. Сказание представляет игру результатом интриг антагонистов благородных Пандавов, то есть несчастной случайностью, но это можно отнести на счёт позднейших трансформаций и переосмысления сюжета, призванных рационализировать непонятные детали древнего ритуала, сохранённые эпосом.

Американский переводчик и исследователь индийского эпоса Й.А.Б. ван Бёйтенен в своём комментарии к «Сабхапарве», ссылаясь на ведические тексты, указывает, что игра в кости являлась необходимой частью ведического ритуала раджасуя и следовала непосредственно за помазанием самраджи (J. A. B. van Buitenen, 1975, c. 27–28). [О ритуальной игре в кости, наряду с гонками колесниц и словесными поединками, говорит и Ф.Б.Я. Кёйпер (Ф.Б.Я. Кёйпер. Древний арийский словесный поединок, с. 65. //Труды по ведийской мифологии. М., 1986)]. Это предположение может объяснить особенности поведения основных участников (Юдхиштхиры, Дхритараштры, Дурьйодханы) и ряд обстоятельств игры. Прежде всего, обратим внимание на тo, как Дхритараштра инструктирует Видуру перед поездкой к Пандавам. Речь, очевидно, идёт не о приглашении или даже о вызове на состязание, слова царя звучат как приказ (Мбх II, 51, 20–21): «И тогда мудрый Дхритараштра, владыка людей, сказал своему главному советнику Видуре: „Отправившись (в столицу Пандавов), быстро доставь сюда по моему повелению царевича Юдхиштхиру. Явившись сюда вместе с братьями, пусть он посмотрит этот мой чудесный дворец собраний… И пусть в нём состоится дружеская игра в кости“». Старшинство Дхритараштры и неукоснительность исполнения его распоряжения подчёркнуты обращением к Юдхиштхире не как к царю, а как к царевичу.

Отметим загадочное поведение старшего Пандавы: аудитория уже достаточно знакома с «премудрым и самообузданным» сыном Кунти, не отступающим от нравственного закона, чтобы его внезапная приверженность азартной игре казалась по меньшей мере странной. Если же игра – необходимая часть ритуала, то поведение праведного царя получает объяснение. Юдхиштхира демонстрирует нежелание играть, Видура тревожится. О чём им беспокоиться, если царь Пандавов может ограничить свои ставки сундуком-другим с драгоценностями, стадом коров или парой деревень? Но вопрос о ставке даже не обсуждается: для всех участников действа очевидна ритуальная подоплёка игры, где ставкой может быть только царство.

Далее, когда Пандавы прибыли, и игра готова начаться, соперником Юдхиштхиры, как и можно ожидать, выступает Дурьйодхана, делающий ставку, но выставляющий в качестве своего заместителя-поединщика Шакуни (Мбх II, 53, 15): «Я предоставляю драгоценные камни и богатства… А играть за меня будет Шакуни, мой дядя по матери». Почему же вызвал Юдхиштхиру для игры не его поединщик Дурьйодхана, а старый царь? Возможно, как раз потому, что Дхритараштра выступает как глава рода Кауравов, а игра является необходимой частью ритуала раджасуя, важного для всего рода, и глава рода, естественно, оказывается распорядителем.

Кроме того, Юдхиштхира делает несколько процедурных замечаний перед самым началом игры. Во-первых, он осуждает игру в принципе и подчёркивает своё нежелание играть, давая понять, что играет не по своей воле. Во-вторых, старший Пандава призывает противника играть честно, но в ответ Шакуни, не стесняясь, открыто превозносит «многоумного» игрока, «сведущего в приёмах нечестной игры». Далее Юдхиштхира заявляет (Мбх II, 53, 16): «Игра, (ведомая) одним игроком взамен другого, представляется мне противной правилам». Но все замечания и предложения Юдхиштхиры остаются без внимания; очевидно, он не является равноправным участником игры и не может диктовать условия, чего следовало бы ожидать, если бы он был вызван на обычное состязание. В данном случае игра действительно является частью ритуала, которым распоряжается старший родич. Не составляет труда заметить, что Дхритараштра не просто распоряжается игрой, он делает это в интересах своего старшего сына и в ущерб интересам своих племянников. Царь готов не только отступить от справедливости, но и подвергнуть своих сыновей риску, если есть надежда, что Дурьйодхане повезёт (Мбх II, 51, 25): «Та распря… не будет меня огорчать, если судьба не будет неблагоприятна мне».

Обратим внимание на некоторые особенности формирования классического героического эпоса, представляющие интерес для наших разысканий. Мы уже указывали, что канву отдельных событий сказания могут составлять отголоски древнего ритуала (например, игра в кости как продолжение раджасуи), заимствованные из архаических песней. Но при составлении классического эпоса древние сюжеты и персонажи трансформируются, в результате поведение героев получает новую «рационализированную» мотивацию, а их образы – более глубокую психологическую трактовку. Так полузабытая, а то и вовсе непонятная позднейшему редактору эпоса процедура игры вместо обязательного ритуала предстаёт происками коварного принца и произволом беспринципного царя. В результате в некоторых из рассматриваемых ситуаций сквозь образ «классического» слабовольного царя и чересчур снисходительного отца, который и является предметом нашего рассмотрения по преимуществу, проглядывают более архаичные черты эпического правителя, на которые мы также будем обращать внимание читателя.