А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe

По возвращении Дурьйодханы в столицу затеянная Шакуни интрига сначала развивается по привычному сценарию: старого царя уговаривают, тот возражает, колеблется, жалеет сына, желает посоветоваться с Видурой и т. д. Но на этот раз, как мы увидим, исход дебатов и колебаний царя оказывается другим. В споре с отцом Дурьйодхана, не стесняясь, называет Пандавов врагами, сначала полунамёками [«кто не может переносить того, чтобы его подданные находились под (властью) врага, одолевшего их»], а затем прямо (Мбх II, 46, 18): «Я грешный человек, так как ем и одеваюсь, видя (преуспеяние своих врагов). Ведь тот, кто не испытывает ревности (при виде благоденствия врагов), считается низким человеком». На заявление отца о необходимости посоветоваться с Видурой Дурьйодхана прозорливо замечает (Мбх II, 45, 43–44): «Если тут вмешается Кшаттри» (Видура – А. И.), «он отвратит тебя от этого. Если же ты откажешься, о царь царей, я непременно умру. Когда я умру, ты, о царь, будь счастлив с Видурой. Владей тогда всей землёю».

Дальше события разворачиваются в лихорадочном темпе, и сказание подчёркивает, в какой растерянности пребывает старый царь. С одной стороны, он, казалось, поддаётся на шантаж наследника и «с разумом, смущённым судьбою», приказывает начать строительство дворца для игры (Мбх II, 45): «…Дхритараштра, всегда придерживающийся мнения Дурьйодханы, сказал своим слугам: „Пусть искусные мастера быстро выстроят большой, прекрасный дворец собраний… Расставив всюду игральные кости, пусть они, когда он (весь) будет красиво отделан… в должном порядке сообщат мне…“».

С другой стороны, царь, внезапно вновь возымев надежду урезонить отпрыска и «решив, что это – для умиротворения Дурьйодханы, послал за Видурой». Это внешне разумное решение могло бы свидетельствовать о стремлении царя к справедливости. Но так ли это? Сказание тут же сообщает о Дхритараштре (Мбх II, 45): «И хотя он знал о пагубных последствиях игры, он из-за любви к сыну был склонен к ней». На советы Видуры, который, как все и ожидали, игры не одобряет и предвидит опасность раздора, Дхритараштра даёт ответ совершенно запутавшегося человека. Сначала он утверждает, что «не возникнет ссоры». Но тут же заявляет (Мбх II, 45): «Сулит она счастье или несчастье, полезна она или пагубна – пусть эта дружеская игра состоится. Это несомненно предопределено судьбою» (отметим, что, собираясь совершить нечто предосудительное, царь ещё не раз сошлётся на судьбу). На этой философской ноте рассуждения царя не заканчиваются, и он опять проявляет оптимизм: «…Поскольку буду присутствовать я и Бхишма… никакого злополучия не случится…» Но и это не кладёт предела колебаниям несчастного старца. В то время, как Видура по приказу державного брата уже «направился в великой печали» передать Юдхиштхире вызов, сам царь, в очередной раз внезапно проникнувшись «мнением Видуры», «сказал опять Дурьйодхане такие слова наедине: „Не затевай игры в кости, о сын Гандхари!“». Между прочим, попытка отговорить Дурьйодхану указывает, что его oтец и сам не верит, что игра «предопределена судьбою». Точнее, возможны две альтернативные судьбы (эта концепция будет подробно рассмотрена в последнем разделе) и выбор одной из них принадлежит царю, а он, как видим, делегирует выбор любимому первенцу.

Дхритараштра вновь пытается убедить сына, что ему незачем завидовать Пандавам: «Управляя постоянно огромным наследственным царством, во всём благоденствующим, ты, о могучерукий, блистаешь, словно владыка богов на небе». Царь подчёркивает равенство положения Дурьйодханы и Юдхиштхиры (Мбх II, 50): «…Имея одинаковое с ним высокое происхождение и могущество… Успокойся совсем! Если же ты, о бык из рода Бхараты, домогаешься звания, приобретаемого совершением жертвоприношения, то пусть жрецы устроят для тебя великое жертвоприношение саптатанту». Словом, в голове царя полная мешанина. Но в то время, как Дхритараштра колеблется, Дурьйодхана непоколебим в своей вражде, основанной на зависти. Дело не в том, насколько он могуществен и богат – принц объясняет отцу, как ранее объяснил дяде, что не может быть счастлив, пока те, кого он считает своими соперниками, благоденствуют (Мбх II, 49): «После того, как я видел это богатство у сына Притхи… как можешь ты считать мою жизни счастливой, о потомок Бхараты?»

В конце концов старый царь уступает уговорам своего недостойного сына; при этом сказание подчёркивает, что Дхритараштра прекрасно сознаёт предосудительность своих действий и возможные последствия, но в качестве любвеобильного отца поддаётся давлению, так как желает угодить сыну, a, как слабый человек, вину перекладывает на принца (Мбх II, 51, 14): «Мне не нравятся слова, сказанные (сейчас) тобою. (Однако) что тебе приятно, то пусть будет сделано, о владыка людей! Потом ты будешь раскаиваться, что поступил согласно тем словам, ибо подобные речи в будущем не приведут к справедливости».

Старость эпического отца составляет благоприятный фон, на котором расцветают подвиги молодого героя, равно и безобразия молодого негодяя, особенно если юнец наследует высокое положение и привилегии отца. Вот что говорится в ВЗ о праведном судье Израиля священнике Илии: «Сыновья же Илии были люди молодые; они не знали Господа и долга священников… Илий же был весьма стар и слушал всё, как поступают сыновья его со всеми израильтянами… И сказал им: …для чего вы делаете такие дела? …Но они не слушали голоса отца своего…» (1 Цар 2, 12; 22–25). Разумеется, непокорность скверного сына немощному отцу – стандартный сюжетный мотив фольклора. (Иногда, впрочем, задиристый и непочтительный юнец вырастает великим героем, как Греттир одноимённой исландской саги. Правда, его несговорчивый нрав сохраняется и во взрослом состоянии и приводит его к гибели). Мотив непослушного сына приобретает дополнительный драматизм, если ему удаётся манипулировать любвеобильным отцом. Следует отметить, что вина необузданных отпрысков в сказании всегда падает на недостаточно строгих отцов. Праведному Илии Бог выносит суровый приговор: «Я накажу дом его навеки за ту вину, что он знал, как сыновья его нечествуют, и не обуздывал их…» (1 Цар 3, 13). В результате сыновья Илия гибнут от рук филистимлян, а престарелый судья Израиля умирает от потрясения (1 Цар 4, 11–18). Мотив дурных сыновей праведного отца, пользующихся его положением в недостойных целях, многократно повторяется в ВЗ: после Илия народ Израиля вместо его недостойных сыновей возглавляет его протеже пророк Самуил. «Когда же состарился Самуил, то поставил сыновей своих судьями над Израилем… Но сыновья его не ходили путями его, а уклонились в корысть и брали подарки, и судили превратно» (1 Цар 8, 1–3). Кстати, на примере Самуила, всегда готового стоять за правду, можно убедиться, что подчас даже праведный правитель благоволит своим отпрыскам и норовит передать им власть, какими бы порочными те ни были. Недостойные сыновья Самуила в наказание за нечестие лишаются верховной власти судей Израиля: по воле народа власть переходит к царю, то есть в результате переворота устанавливается новая для израильтян форма правления – монархия (1 Цар 8, 5). Интересно, что Самуил навсегда остался яростным обличителем царя Саула – не из ревности и не в отместку ли за утрату власти собственными сыновьями пророка? Ведь когда народ потребовал отстранить от власти его недостойных отпрысков, «не понравилось слово сие Самуилу». Пример истинной праведности старого правителя, пекущегося о благе подданных больше, чем о собственном отпрыске, находим в китайском сказании. Легендарный император Яо (XXIV в. до н. э.) после 70 лет блистательного правления отказался передать власть недостойному сыну и возвёл на трон добродетельного юношу Шуня.