Елена Асеева - Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея

– Конешно не вызнал, ты ж долзе в Яви обитаешь, хотя аромат егойный раз нюхнув, ни с чем иным не спутаешь, – дополнил свою прерванную речь Багрец и втянул своими двумя маханькими носами с вычурно вздернутыми кверху кончиками воздух. А тот и впрямь тут пах по особенному, дюже кислятиной отдавая, будто ктой-то не доследил и у него тесто совсем перекисло.

– А чаво энто межмирье значица? – взбудоражено и снова хором вопросили ребятишки, почасту думая одинаково, да уставились на духов, переводя взгляд с сидящего на земле Копши на обоих колтков все поколь шевелящих носами.

– Наша Вселенная, – принялся пояснять Багрец, как старший, а может токмо более ведающий и тому сказу, словно подпели летающие округ странников и попискивающие комары. – Собрана из трех Миров: Яви, Нави и Небесной Синей Сварги. Явь ащё часточко Белым Миром кличут, иде живут-поживают люди, духи, звери, гады да птицы. Во Синей Сварге яснее ясного боги обитают. А Навь, куды в положенный срок души людские уходят, была кады-то единой, обаче Чернобог создал Темную Навь, тем разграничив Пекло и Ирий. Промеж миров заплаточки проложены, кои сращивает их края, не больно они широкие. Эвонти заплаточки межмирьем и величают. И в том межмирье все равны, духи, люди, гады и гутарят даже боги туто-ва силы свои теряют. Поелику Копша и не сумел обернуться в гада, ибо в межмирье вроде як утрачиваются способности.

– Одначе туто-ва иные способности могут явится, не меньшие, а иноредь и большие. Токмо никто не ведает як и кады они приходят, – дополнил, поддерживая старшего братца, Бешава и горемычно вздохнул, видимо, расстроившись тому, что ноне стал ровен ребятишкам.

– Аще Ирий в кой ушествуют ясные души, частехонько кличут Синим морем-окияном, – молвил дух сберегающий клады, еще раз указывая на собственное старшинство и медлительно принялся вставать на ноги. – А Пекло, куды вски зловредности ступают, Тёмной марью.

– Болотом чё ли? – испуганно вскликнула Алёнка и прикрыла рот ладошкой, пужаясь того, что они попали в Пекло, где правят сынки повелителя навьих глубин Чернобога в чьей власти черная, обратная свету сторона бытия.

– Энто не Пекло, Алёнушка, – молвил Орей, и, подняв руку, приголубил волосы на голове сестрицы, единожды поправляя их ровность и успокаивая. – Всего-навсе межмирье, кое отделяет Явь от Нави, и скорей мы шествуем в Ирий, не в Пекло. Ведь не могет баба Яга жить в Пекле, туды тока мертвому стежка проложена, а живому ход заказан. Правильно, я толкую? – досказал мальчуган, направляя вопрос на Багреца, однако тот лишь испуганно качнул головой, видимо ни в чем ноне, ни будучи уверенным.

– Отнудь не ясно, иде бытует та Яга, – взнамест старшего колтка отозвался Копша, оправляя на себе кафтан, да распрямляя на нем стоячий воротник, придерживающий его тонкую, короткую шейку. – Понеже кады я хаживал скрезь межмирье в Явь о ней, о ентой Яге, тадыличи не слыхивал. Бог она али дух, никоим побытом невесть. Дык и ежели гутарить про Навь… В Ирий, иде живут-поживают души славян, ступать льзя токмо почившему.

– Эт, чё значица и мы почили? – в два голоса вопросили ребятушки, округляя от диву свои глазенки и качнув головами так-сяк, принялись себя ощупывать, проверяя в самом ли деле они померли али были еще живы.

Дух сберегающий клады может и желал чего рассказать, и для того даже сделал шаг вперед, но внезапно скривил личико, погасив в морщинках свои красные глаза, оставив для взору только вертлявый нос, да болезненно запричитал:

– Охма! Охти! Охти-мнешеньки! Ноженьки дотла протер, онучи, понеже поспешая учинить веленное Доброхочим, под сопог не наволочил. Болозень нынеча у мене, так-таки, с куку, – захныкал, как дитя Копша да вскинув вверх правую руку, показал плотно сжатый кулак, каковой вряд ли бы в сапог поместился. – Ступать нетути мочи, – и тут же повалился на оземь, врезавшись в мох сракой.

– Пожалуй, чё вы, все-таки, живы, – протянул задумчиво Багрец, и, оглядев дали дальние, перевел взор на подпрыгивающий и зовущийся в путь маханький клубочек. – Иначе бы не обладали телами, были вроде тумана. Абы души в Нави бесплотны, и схожи со сквозистой тенью. Да и эвонто межмирье может совсем ни к Нави ведет, а к Синей Сварге, не ясно же каковую стежку клубочек внутри лаза избрал.

– Нетяжкий я, легошенький, аки маковая зернинка, – в который раз молвил сие беспокойство Копша, крепко держась обеими ручонками за шею Орея. Куды он, все-таки, залез. Абы так стенал, так причитал, что мальцу его стало жаль, и он посадил себе духа за спину, и теперь слегка согнувшись, поддерживал под сраку. Копша в свой черед ногами крепко обвил стан отрока, и цепко обнял руками его выю. Кувшин духа сберегающего клады несла Алёнка, ступающая позадь братца. Однако Копша часточко оборачивался и оглядывал столь важную ношу нынче, поколь переданную в чужие руки, словно переживая, что девчужка может ее себе прибрать.

– Як тык маковая зернинка, а млеко, ты прорва чумазлая, цельную кринку вылакала, – сопереживая тяжести Орюшки, и больно бесстыдству Копши возмущаясь, проронил Багрец, сызнова занявший место поперед всех спутников, прямо за клубочком.

– Ну, ежели язычить без утайки, – поучающе отметил дух сберегающий клады, – дык я не чумазлый. И вылакал не кринку, а токмо полть ейну. Понеже по вечёру Алёнка и Орей иную полоть из нее откушивали. Да и млеко я не сжирал, а схоронил под оземь. Отнюдуже оно будя вертаться в кладенный ему срок. Изо дня в день и дык ежедень.

– О… наново запел свою присказку. Слыхивали мы ее и не раз, поелику полно всяко о том гутарить, – и вовсе гневливо кликнул Бешава да возглас его, вроде, и, не отлетев, мгновенно вернувшись, слегка зазвенел в воздухе над странниками. А может это тенькали такие приставучие комары не столько даже жалящие, сколько густой серой тучей летящие над детьми и духами, вторящие бряцающим бубенцам на поясах Алёнушки и Орюшки.

И местность кругом все также продолжала являть болотистость. И в обширных окнах слегка покачивалась стоячая сине-прозрачная вода, чрез которую можно было увидеть глубокое дно, покрытое опавшими ветвями, валежником, переплетенное белыми нитями растений и почти черными сгустками мха. Иноредь водьи смотрелись, прямо-таки, темно-синими или бурыми, и тогда на их поверхности вода пузырилась, вроде закипая. А когда те крупные пузыри лопались, в воздух выбрасывались сгустки пара и больно неприятные запахи, не просто чего-то перекисшего, а таки сгнившего. Низенькие или вспять высокие машистые бугры, пролегая по длинным островкам, были плотно укрыты ершистыми зелеными, бурыми, серо-розовыми, белыми мхами. Чьи приметные тонкие ветоньки, равным образом, переплетались со стелющимися побегами растений, заползали на коротенькие кустики (с корявыми отростками вместо ветвей) и низкие, искривленные сосенки, вроде обглоданные со всех сторон. Такие деревца зачастую были без веток, а порой на их стволах не имелось даже коры, как и хвои на ветках, словно кто-то, будучи вельми голодным, все обглодал.