Лев Усыскин - Необычайные похождения с белым котом

А только не любитель я подобных игрищ! Поглядел по сторонам, улучил момент, рванул – и вот уже крыса у меня в зубах: старик – тот даже и понять ничего не успел! А я всего только – вместо того, чтобы на задних лапках танцевать без толку – вскочил, значит, на стол, где всяческие горшки и сосуды стояли в нагромождении, а уж оттуда за крысой, вытянув лапы и распластавшись, сверху вниз, словно птица – так, на лету прямо, и вырвал добычу из его рук.

Ну, Мастер Альбрехт твой, понятно, рассвирепел – аж жарко стало вокруг! Да и кому понравится, если такая сладкая добыча вдруг из рук уходит! Щипцы куда-то в угол швырнул, ногой топнул да на меня как двинется не в шутку: аж страшно стало! Во, думаю, пропади она пропадом, эта крыса, – лучше лишиться завтрака, чем хвоста…

Выпустил я ее, стало быть, и задом, задом, мимо стола того самого, с которого я прыгал только что… отступаю, значит, в сторону двери – и тут вдруг ба-бах! рядом падает что-то, затем что-то еще, разлетается стаей осколков, брызги летят во все стороны, едва глаза успеваю зажмурить!..

К счастью, в глаза не попало – и на том спасибо, как говорится, а то не знаю уж, что бы и делал сейчас! Однако чувствую – обдало шкуру чем-то теплым и вместе с тем липким. Но разбираться-то уже некогда – делаю ноги немедленно и за дверью только принимаюсь себя осматривать – что-де да как. В это время, само собой, и Мастер Альбрехт появляется – я было собрался бежать дальше, ан вижу – нет в том вроде нужды никакой. Потому как с хозяином и впрямь что-то неладное происходит: стоит, руки трясутся, глаза же – широкие стали, как у коня, все равно! Глядит на меня, как будто я – не я, а чудо какое заморское, впервые в жизни увиденное! Стоит себе и глядит…

Ну, я, понятно, тоже замер – пошевелиться боюсь. Думаю – что это будет, а? Съест он меня, что ли – упущенной крысы взамен?

Короче – думал я, думал, прикидывал – прикидывал, а главного-то, поди, и не заметил! Хозяин – он хоть и в изумлении, а все ж постепенно ко мне подступал шаг за шагом. Медленно-медленно, так, словно бы за птицей крадучись. И как только удалось ему мое внимание заворожить при этом – хоть убей, не пойму!..

В общем, схватил он меня в самый неожиданный момент – схватил, в охапку сгреб, лапу заднюю правую, кстати, прищемил – до сих пор больно… Ну, а потом к себе, в лабораториум вернулся – к столу подошел и ну его разглядывать: то на хвост мой глаза скосит, то на лужицы и черепки, опять на хвост – потом снова на посуду свою разбитую… Видать, оттенки цвета сравнивал, не иначе! Сравнивал и прямо охал от удовольствия – я уж опасаться стал, грешным делом, что он совсем головой повредился на радостях-то. Наконец умаялся все-таки башкой своей крутить и, как видно, прочь направился – вот здесь вы с ним в дверях и столкнулись…»

Закончив свой рассказ, кот поднялся на лапы и внимательно посмотрел на девочку:

«Ты слышишь меня или нет?»

Он подошел к ней поближе, навострив уши, постоял несколько мгновений рядом с ее сундуком, затем беззвучно покачал головой, и, повернувшись кругом, затрусил в свой любимый угол. Добрая Фалангина сделала свое дело – Гретхен сладко спала, не удосужившись даже дослушать рассказанную котом историю до конца.

День, а может – и месяцw спустя после описанных выше событий, ближе к вечеру, когда подступившие сумерки делают людей на улице почти неузнаваемыми, в ворота амбара, занимаемого Гурагоном и его слугами, постучался кто-то, чье лицо нарочно было полуприкрыто тенью от надвинутой на лоб шляпы. Пришелец спрашивал «господина Гурагона, благородного купца и лекаря». Его впустили вовнутрь и тотчас же проводили к колдуну, в одиночестве коротавшему время возле доски с шахматными фигурами.

Оказавшись наедине с Гурагоном, гость шумно вздохнул, после чего поклонился, освободившись, наконец, от своей шляпы. Это был довольно молодой еще человек, склонный, однако, к ранней плешивости. В остальном он мог бы даже считаться красивым, если бы не странная его манера двигаться: голова, руки, все части тела юноши казались словно бы плохо скрепленными друг с другом – они как бы двигались сами собой, что делало их хозяина похожим на деревянную марионетку из ярмарочного балагана.

«Помните ли меня, господин? Я Ломаный Фриц – племянник графского дворецкого. Когда граф принимал вас, я стоял шестым слева – позади знатных рыцарей…»

Гурагон поклонился без слов, пригласив сесть. Ободренный этим приглашением гость поспешно опустился на скамью и, не зная, куда девать свои длинные руки, сложил их в замок на коленях:

«Я, право, не посмел бы беспокоить вас, господин… если бы не ужасные обстоятельства… да… одни только ужасные обстоятельства заставили меня нарушить ваш отдых в этот благословенный вечер…»

Ломаный Фриц заикался от волнения:

«Позволите ли вы мне, господин, рассказать здесь о них… и попросить вашей помощи… ведь никто другой уже не в силах помочь мне, как я полагаю!..»

Сказав это, он тут же опустил голову и уставился в собственные кулаки. Поняв, что гость не произнесет теперь ни слова, Гурагон улыбнулся ободряюще:

«Оставьте вашу робость, молодой человек… Я признателен графу, всем его людям, а также жителям этого города и не хочу, чтобы меня называли неблагодарным!.. – колдун подкрепил свои слова легким поклоном, – Ведь именно неблагодарным я рискую прослыть, если откажусь выслушать вас и, выслушав, помочь, коли достанет силы!..»

Он улыбнулся еще более широкой и ласковой улыбкой:

«Говорите же, юноша, не смущайтесь!»

Поощренный этими словами, Ломаный Фриц наклонился вперед, к своему собеседнику, при этом руки его описали в воздухе несуразные изломанные линии:

«О, господин мой, никогда не забуду я вашего роскошного великодушия! Послушайте же, что приключилось со мной, послушайте… Четыре дня назад, в такой же примерно час пришло мне в голову отужинать. В этом не было ничего необычного: всем хорошо известно, что я часто ем на ночь, если только имею возможность ночевать дома. Так вот, повинуясь моему приказу, служанка накрыла на стол, приготовив перед тем самую обыкновенную мою пищу. Я сел и принялся за трапезу безотлагательно. И тут случилось это… это ужасное происшествие, о котором я, собственно, и пришел вам поведать!»

Он замолчал на миг, гулко сглотнув слюну, затем продолжил:

«Едва только первый кусок пищи упал в мой желудок… я почувствовал… я словно бы почувствовал, что мясо, приготовленное служанкой, оказалось не слишком свежим, да… Какой-то неприятный привкус, со сладковатой гнильцой… Подумав об этом, я уже открыл было рот, чтоб отчитать нерадивую женщину – но, увы, не успел произнести ни слова!.. Только что съеденный мною кусок, а вместе с ним и остальное содержимое моего желудка принялось вдруг ходить ходуном и уже миг спустя вырвалось из меня наружу, заставив согнуться в три погибели. Право, со мною прежде никогда не бывало ничего подобного – только лишь через полчаса рвоту удалось унять. Однако с этих самых пор, Господь свидетель, в моем рту не побывало ни крошки!»