Ирина Галкова - Церкви и всадники. Романские храмы Пуату и их заказчики

SORS HOMINVM TITVBAT SICVT VACA FLVMINIS VNDA

NAM MODO QVOD VALIDVM MOX LIQVET OCCIDVVM

CENSV DIVES HOMO PAVPER NON FIDVS ADESTO

NAM TELLVRIS OPES AVFERET VNA DIES

VT CONSTANTINO TVMVLO QVI CLAVDITVR ISTO

DIVES HONORE FVIT ET SVA DISTRIBVIT

INFIRMIS NVDIS CECIS VIDVIS ET EGENIS OMNIBVS ET STVDVIT OMNIA SE FIERI

(цит. по: Corpus des inscriptions de la France médiévale. Poitiers. Poitiers, 1974. T. 1. P. 73).

Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. М., 2001. С. 114–129.

Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989. С. 75–93.

Одна из эпитафий XIII в. некоего Б. де Кюзорна была вмонтирована в одну из боковых стен портала церкви аббатства Бельперш в Монтабане. Ее текст гласит: «Ты, прохожий, знай, что станешь тем, что я есть, а тем, что ты есть, был я, Б. де Кюзорн. Произнеси за меня Отче наш. В лето Господне 1242 я указал в моем саду в Тулузе, в монастыре Бельперш [давать] ежегодную трапезу, что должно соблюдаться неукоснительно».

TV QVI MVES SAPIAS QVE TV SERAS

SO QVE SOI E SO Q[VE] ES: EV FVI B. DE

CVSORN DIGAS PER MI PATER NOSTER. ANNO DOMINI

MCCXLII ASSIGNAVI SVPER ORTVM TO

LOSE CONVENTVI BELLE PERTICE CON

VIVUM VNVM ANNVATIM QVOD EST AGEN

DVM NEC OBMITTATUR (цит. по: Corpus des inscriptions de la France médiévale. Ville de Toulouse. Poitiers, 1982. T. 7. P. 185).

Интересно, что первая часть эпитафии, обращенная непосредственно к входящим в храм и призывающая произнести молитву за душу де Кюзорна, написана по-окситански – на языке, действительно понятном многим прохожим, тогда как сообщение о сделанном благотворительном обете – на латыни.

«Conventionis hujus est intersignum, quod peciit, ut sub Constantino de Roma, qui locus est ad dexteram partem ecclesiae, tumularetur» (Cartulaire de l’abbaye royale de Notre-Dame de Saintes, de l’ordre de St-Benoit // Cartulaires inédits de la Saintonge. Niort, 1871. T. II. P. 43–44).

См., например: Beard M. The Roman Triumph. NY, 2009.

Gougaud L. Étude sur les «Ordines commendationis animae» // Ephemerides Liturgicae. T. XLIX. Roma, 1935. P. 3–27.

Kantorowicz E. The «King’s Advent» and the enigmatic panels on the doors of Santa Sabina // Idem. Selected Studies. N.Y., 1965. P. 37–75.

Kähler H. The Art of Rome and Her Empire. Crown Publishing, 1963. P. 58–65.

См.: Le Roux H. Figures équestres… P. 380; Daras Ch. Op. cit. P. 155–156.

Такую функциональную роль Л. Сейдел приписывает организации всего скульптурного декора, и прежде всего рельефов фасадов, аквитанских храмов XII в., истолковывая большинство представленных мотивов как различные аспекты темы триумфа над смертью и немедленного загробного воздаяния, как награды мученику-крестоносцу. В изображениях всадников автор усматривает влияние зарождающейся рыцарской культуры, а декор церкви в целом связывает с визуальным утверждением нового социального статуса ее покровителей (см.: Seidel L. Songs of Glory… P. 70–82).

См. об этом: Kantorowicz E. Op. cit. P. 42–54.

Только скульптура Бартоломео Коллеони выбивается из этого ряда – она поставлена венецианцами просто в память о кондотьере, похороненном в другом городе. Стоит отметить при этом, что над его могилой в родовой капелле Коллеони в Бергамо также имеется конная статуя.

Более поздние подобия аквитанских всадников можно найти и в других регионах Европы, значительно удаленных от юго-западной Франции; так, среди них можно назвать знаменитую статую всадника в Бамбергском соборе, появившуюся по меньшей мере через столетие после скульптур на церквах Пуату. О каких-либо прямых влияниях здесь говорить не приходится, однако функциональная параллель вполне вероятна: по одной из версий, статуя бамбергского всадника (1237 г.) изображает короля Конрада III, похороненного в соборе.

Согласно трехчастной модели общества, предложенной самой средневековой культурой в X в., – «воюющие», «молящиеся», «пашущие» ( Дюби Ж. Трехчастная модель или представления средневекового общества о самом себе. М., 2000).

См. об особенностях социально-культурного феномена рыцарства: Оссовская М. Рыцарь и буржуа. Исследования по истории морали. М., 1987. С. 81–126; Bumke J. The Concept of Knighthood in the Middle Ages. N.Y., 1982; Cardini F. Chevaliers et chevalerie au Moyen âge. P., 1998; Лучицкая С.И. Рыцарство // Словарь средневековой культуры / Под ред. А.Я. Гуревича. М., 2003. С. 431–437.

Эксле О.Г. Memoria и мемориальная традиция в раннее Средневековье // Действительность и знание: очерки социальной истории Средневековья. М., 2007. С. 233–269.

Assman J. Das kulturelle Gedähtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. München, 1992. S. 71.

Арнаутова Ю.Е. От memoria к истории памяти // Одиссей. Человек в истории. М., 2003. С. 170–198.

Crozet. № 180–194a. P. 47–50.

Treffort C. La mémoire du duc… P. 249–270.

Fragmentum historiae Monasterii novi Pictavensis, auctore Martino monacho ejusdem monasterii. Thesaurum novus anecdototum. T. III. 1717. P. 1209–1220.

Treffort C. La mémoire du duc… P. 269.

Ibid. P. 259–263.

Richard A. Histoire des comtes de Poitou. P., 1903. P. 330–336.

Magna vita sancti Hugonis / Éd. L. Douie, H. Farmer. Lnd., 1962. Vol. 2. P. 138–139.

Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992. С. 20–26.

Le Roux H. Les origines de Saint-Hilaire de Melle. Contribution à l’étude des chemins de Saint-Jaques et à celle de l’ influence clunisienne en Haut-Poitou // BSAO. Poitiers, 1969. IV sér. P. 127–130.

Coste-Messelière R. de la. Chemins médiévaux en Poitou // Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques. P., 1960. P. 207–233.

Ibid. P. 226.

Ortiz M., Gensbeitel Ch. Les églises romanes de Poitou-Charentes. Condé-sur-Noireau, 1997. P. 59–60.

Ibid. P. 50–51.

П. Дешан рассматривал мотив всадника на фасадах аквитанских церквей в контексте изображений крестоносцев и прочих мотивов, навеянных крестовыми походами. Этот ракурс осмысления иконографического извода, думается, также заслуживает внимания как один из смысловых аспектов подобных изображений (см.: Deschamps P. Combats de cavalerie et episodes des croisades dans les peintures murales du XII et du XIII s. // Orientalia christiana periodica. Rome, 1947. P. 454–474).

Л. Сейдел отмечает, что в эпоху крестовых походов даже те христианские сюжеты, где не было намека на какой-либо рыцарский антураж (как, например, история святого Мартина), начинают его обретать, и святой нередко изображается в виде конного рыцаря ( Seidel L. Early Medieval Images of the Horseman… P. 385–387). С этим феноменом очевидно перекликается упомянутая в предыдущей главе «милитаризация» образа св. Иакова, произошедшая на фоне Реконкисты.

Так отзывается о его походе Ордерик Виталь в своей «Церковной истории»: «Герцог Пуатевинский в сопровождении трехсот тысяч вооруженных воителей выступил из лимузенских границ и, чрезвычайно отважно обложив осадою Константинополь, устрашил императора, но затем, нищий и обездоленный, едва добравшись до Антиохии, входит в нее всего с шестью спутниками». Еще менее лестным выглядит сообщение хрониста Гальфреда Вожского: «Герцог Аквитанский Гильем переправился со многими своими в Иерусалим, но нисколько не возвеличил имя христианское: он был чрезмерно охоч до женского пола и поэтому отличался непостоянством во всем. Войско его было истреблено сарацинами и тогда же погиб Радульф, достопочтенный епископ Перигорский» (цит. по: Жизнеописания трубадуров. М., 1993. С. 361, 363).