Алессандро Надзари - MCM

Мир больше не услышит её песню. Нельзя сравнивать её с инструментом, исполнявшим партии, написанные мной или Блезом, но на ум не приходит ничего, кроме мысли: мы заглушили её звонкий голос сурдиной. Дитя города, ты ему послужило.

О процессе в целом. Возможно, мы, если взглянуть с определённого ракурса — не знаю, доступен ли он тебе, — перестарались.

Наиболее сообразительные интуитивно начинают принимать меры, представляющиеся им адекватными. Дело доходит до разрывов давних пактов с Директоратом. Из болота истории извлекаются технологии и практики, запечатанные и упокоенные в нём до скончания веков, — что оправдывает обращение к ним, если век истинно может стать последним, — оставленные в прошлом. А оказалось, что только лишь законсервированные, ждущие своего недоброго часа.

Так, среди прочего прелюбопытнейшего, мне попалось сообщение из Марэ. Еврейская община потребовала от Директората то, что он никак не в состоянии ей дать, но тот, вместо признания и поиска дипломатично-доверительного решения, принялся бюрократично-бестактно тянуть время. Итог: община выдвинула ультиматум об организации самообороны (от Директората в том числе). Что же этому сопутствует? В подвале одного из домов была прорыта шахточка к древним глинистым слоям. Понимаешь? Не далее как через пару недель плас Сэн-Поль — или, как меж собой называют, Плетцль — будут патрулировать големы.

Заставит ли это штабных «симметрично» вспомнить о похороненном проекте урбматериальной армии? Ты, полагаю, припоминаешь обстоятельства, вызвавшие к жизни разговоры о его реализации. Это довольно амбициозный проект, но вполне осуществимый, а на превосходящие его по масштабам, что превращают в орудие каждую улицу, каждую стену, каждый камень в брусчатке, ресурсов уже совершенно точно не хватит. У Директората — не хватит, а у нас, — пишу, произведя приблизительные подсчёты нацеженного в резервуарах, — вполне. Хм, надо будет обдумать… Увёл мысль не туда…

Да, вот в какой связи я остановил внимание на этом инциденте: так, перебирая пыльные полки документов и памяти, кто-нибудь ненароком может наткнуться на похожие идеи. В частности — на то, что твой кавалер мог «случайно» забыть и оставить в качестве подсказок и ниточек, ведущих к теме эхоматов. Мы оба знаем, чем это наверняка закончится…

Прости, если это письмо будет до неприличия нестройным. Мысли путаются.

Мартин сделал верный выбор, поскольку сейчас, спустя четыре дня после того разговора, наслаждался, несмотря на зной, послеполуденными видами парка Бют-Шомон — и не один, а в компании очаровательных Селестины и Сёриз, под наблюдение и ответственность которых и был отпущен. Похоже, Директорат всё-таки нуждался в союзнике извне, вдобавок обладающим столь нетипичными навыками и готовностью их применения, — насколько отчаянно, можно было догадаться. Догадываться оставалось и о причинах молчания мистера Форхэда. Мартин ещё не навещал Энрико, — что собирался сделать этим вечером по расставании с «кузинами», — но об отсутствии корреспонденции ему любезно поведали новые союзники. В пору бы предъявить претензии насчёт проникновения в тайну переписки, однако в странном непреходящем благодушии не мог себе этого позволить. О таких, по сути, мелочах — ну какой им прок от семантически закодированных сообщений? — ему даже задумываться не хотелось.

Расслаблял и сам парк. Прогуливаясь по нему, Мартин ощущал некую разновидность уюта, которую если и чувствовал, то очень давно, и вряд ли испытает вновь, хоть порой во сне и слышит её далёкий зов. Мартин мог бы назвать её утробной. Самой формой Бют-Шомон навевал ассоциации с внутренним органом — маткой? — или клеткой и её органеллами. Вот бельведер с прудом — плод с околоплодными водами или ядро и вакуоль, вот тропинки и растительность — капиллярно-сосудистая система и цитоплазма с везикулами… «Так органично и идиллично, возможно, не выглядел и зародыш Сите».

Как и живое вещество, парк пребывал во здравии и болезни, адаптировался к внешним условиям — жаре, уже больше недели как обволокшей город и сразу же давшей понять, что борьба с ней обречена на безысходность. Удушливый паразит не ослабит обжигающую хватку, пока не напьётся испарениями и соками, не побрезгует и гнойным расплавлением, что примет за свидетельство поражения. «Аппетит у спрута разыгрался с новой силой?» Но горожане ещё получали удовольствие от погоды, вальяжно прогуливаясь и позволив себе вольности в одежде, а павильоны Трокадеро прибавили аутентичности. И, как было сказано, защитными механизмами, коль скоро контратака была бесперспективна, обзаводился и город.

Кто-то пробовал перенести средиземноморский и магрибский опыт, кто-то размышлял над новым, а кто-то отыскивал применение когда-то позабытому, придуманному словно про запас, на будущее. На то самое будущее, что неизменно — прямо или косвенно, через абсурдность и гаргантюизм — закладывается Республикой в проекты. Весьма кстати пришлось, что на позапрошлой — для города — Выставке кто-то задумался, отчего бы не использовать солнечную энергию? Ту самую, каковой нынче было в избытке. И опять-таки, до чего восхитительной в абсурдности была идея — но она работала! Хвала гражданину Мушо и его аппаратам! Вампир доил город, а тот в ответ параболами солнечных коллекторов обращал злые лучи-щупальца себе на пользу: вогнутые зеркала фокусировались на котлах и запускали простые паровые машины, но что ещё важнее, вогнутые зеркала приводили в действие и машины морозильные, превращая воду в лёд! Этим-то льдом и спасались. Обошлось не без модернизационного озарения кого-то из инженеров Директората, — как и не без смутного ощущения, что это не вполне обычная жара, — но для всех это была просто чудесная почти что архивная находка. Возможно, в ближайшие дни господину Мушо адресуют количество писем, пропорциональное количеству гелиоаппаратов, которые начали устанавливать со всей возможной расторопностью. Мальчишки-газетчики на скорую руку переквалифицировались в мальчишек-мороженщиков. На скорую и, возможно, чесавшуюся от того, что и зарплату они частично получали продукцией, за процессом производства которой приглядывали.

К одному из таких устройств Мушо, размещённых в парке, и приблизились с известными намерениями Селестина и Сёриз в сопровождении Мартина. Для всех вокруг — именно так, не наоборот. Возможность периодически остужаться, как это уже прозвали горожане, солейглясом позволяла «кузинам» беспроблемно и без спешки знакомить Мартина с их гипотезами. Мартин охотно согласился с «театральным» подходом, правда, на данном этапе сочтя некоторые должности избыточными, но когда Селестина вспомнила о пробе психиатрического подхода в описании «слепоты» штаба, у него появился комментарий.