Алессандро Надзари - MCM

— Возбуждение… Ступор… Применительно к описанию механики интересно, но вы пользуетесь терминами, не осознавая, что тем самым признаёте: система больна. Не по факту последних месяцев, а принципиально; сами состояния не являются наведёнными, это внутренний порок Директората.

— Сели, ты была права, что не позвала Саржу, иначе бы нас сейчас атаковали с двух флангов со всей возможной солидарностью. И всё же, похоже, он был прав, а с ним и вы: да, нужно изыскать новую конструкцию осуществления правления. Но не отрицая уже существующего базиса. Просто поверьте: в этой потаённой области ars gubernandi [47] Искусство управления (лат.) . мы выработали и применили то, что до сего дня подходило наилучшим образом. Здесь нет единственно верного решения, приходится комбинировать. А теперь в смесь добавится такой неожиданный элемент как «равносильный конкурент».

— Папá Блез — президент нашего общества, как вы помните, — лаконично, но ёмко поименовал нашу ошибку, наш грех: Раав.

— Лаконично, ёмко — и двусмысленно. Раавами, — если опустить метафору Египта, — были и монстр, и укрывшая соглядатаев Навина женщина из Иерихона, чей род деятельности остаётся спорным, но сводится к тому, что она, так или иначе, принимала мужчин. Искренне прошу извинить за эту подробность. И не то, чтобы я намеренно запоминал такие милые детальки библейского нарратива, просто в том числе над этим сюжетом работал Тиссо — ваш соотечественник, после известной войны и в особенности её эпилога нашедший укрытие на Альбионе, — в цикле по двум Заветам, отошедши от бонтонности, симпатичной гаммой и перемежающей грусть и иронию. Но я отвлёкся. Так что, с одной стороны, это можно расценивать как намёк на тайную помощь антагонисту в обмен на пощаду или вовсе из сочувствия …

— Мартин, не надо, — отчего-то помрачнели «кузины». Мартин отступил, стараясь завершить мысль поскорее.

— …Или же счесть тем, что неизбывно сопутствует явлению демона, каковой и имелся в виду. Того, что под своими знамёнами, будь таковые у него, объединяет гордыню, дерзость и высокомерие, но вместе с тем и ослепление искрящимся блеском полноводного могущества. Это серьёзно, но через подобное проходят многие крупные организации.

— Для папá что сравнение, что сам процесс представляются чуточку более личными.

— Вновь произнёс что-то не то, до чего я нетактичен!

— Просто вы не общались с папá. Впрочем, пожалуй, вам этой встречи лучше избежать.

— Да, и хотя бы из-за того, как, — вообрази, Сёриз, — он бы обращался к Мартину? — довольно озорно вставила Селестина.

— Но всё же вновь позвольте выразить признательность за доверие к моей неуклюжей персоне, повлёкшее снятие ареста.

В это время затихшая троица проходила по дорожке под мостом, бывшим очередным детищем Эффеля. Мост, ведший к островку, был скромен, но отказывался мимикрировать под окружавший его натурализм. То, что пытались привнести Альфан и Давю, избавив парк от традиционной симметрии французского сада, Эффель сколь аккуратно, столь и безапелляционно попрал. А впрочем, то могла быть шуточка, а то и намеренный подарок, аллюзия к инженерному происхождению Альфана, благодаря барону Осману и Наполеону ІІІ закрепившемуся на позиции главного городского устроителя садов. И, возможно, это было единственно мужское в этом женском, очень женском пространстве. Должно быть, Мартин хмыкнул, поскольку у него попросили объяснений.

— Да вот, задумался по поводу контрастности, наводимой тем мостом, и по тропке одних рассуждений набрёл на другие. Вы слышали о городке Икитос, что в Перу? А о «Железном доме»? Поучительная история. Приэкваториальная Южная Америка уже третий десяток лет переживает каучуковую лихорадку, естественным образом породившую особый тип нувориша — каучеро. И как всякий благодарный сын своей страны, привязанный к её природным богатствам, которые требуют постоянного присмотра, хочет её за это отблагодарить. В нашем случае — возведением чего-то, что должно всем своим видом знаменовать вхождение в клуб цивилизованных, достойных доверия. Нашему каучеро не вполне повезло жить и процветать в эпоху вуайеристов от инженерии, как вы их тогда назвали, но я не уверен, что запомнил точно. И уж тем более не повезло жить в эпоху Выставок. Каучеро заразился мечтой. Он спутал две разновидности демонстрации и манифестации. Вместо требуемой в действительности, его выбор пал на ту, чьими средствами служат стекло и голый металл — впрочем, не настолько уж и голый, когда дело касается внешнего облика общественных зданий. Полагаю, в те эстетические основания, по причине которых уже в интерьере оставляют неприкрытое железо несущих конструкций, закладывается и принятие по умолчанию всеми пользователями строения его сути, функциональной и, на данном этапе общественного сознания, не располагающей к уюту — за исключением выделенных зон вроде так пока и не открывшегося ресторана «Le Train Bleu». Вы уже догадываетесь, что сделал наш герой: он заказал дом из листового железа. И с этого момента история становится полулегендарной. Все элементы дома — блоки и узлы — произвели, как верят, в Бельгии, а затем перевезли в Перу, где их тащили по рекам и джунглям…

— Теперь вспомнила! Авторство конструкции ещё приписывают Эффелю, вот отчего ваш сказ!

— Только народная молва бездоказательна, Сели, и также отмечает, что дом якобы не в его стиле. Я, признаться, изображений не видела.

— И это, мадмуазель, поддерживает мифологический ореол истории. Причём такой, что отдать предпочтение можно любой версии. Думаю, нрав господина Бёникхаузена вам знаком в большей степени, чем мне, а потому наверняка не станете отрицать, что от лишних денег он бы не отказался. Но, разумеется, одно дело — получить щедрое вознаграждение, а другое — не запятнать репутацию технически добротным, но этически сомнительным проектом. Самый простой вариант после отказа от предложения? Попробовать поработать в несвойственной пластике, что само по себе неплохое упражнение. Однако ж — да, не будем забывать и о вероятности, что за проект взялся не он, а кто-то из его компании. Возможно, по прямому, но не афишируемому поручению. Возможно, выскочил из-за конторки и нагнал понурившего голову господина, не ставшего клиентом фирмы, но согласившегося стать первым личным клиентом начинающего честолюбивого архитектора, амбициям которого не дают ход, — сложно ли встретить такого Рагнара Брувика, в особенности в этом городе?

— Но к чему это повествование, чем же всё кончилось? Какова мораль?

— А что может произойти с железным домом в экваториальном климате? Под солнцем «La Casa de Fierro» превращается в печь, только и пригодную что для выжигания дурных надежд, а под дождём эта красота принимается несолидно ржаветь, тут и без дополнительных эффектов умбрэнергии всё весело. Мораль? Вроде бы, по касательной я её отразил: всякой ли конструкции следует давать жизнь, если к тому нет прямых и очевидных препятствий, и где тонкая красная линия, за которой удовлетворение всегда присутствующих личных интересов архитектора, ускользающих от внимания заказчика по причине невежества, становится в своём роде аморальным; и готов ли современный Прометей нести бремя ответственности за неуместное детище? Впрочем, страшен будет век и строй, когда невежество установит диктат и даст проектировщику не глоток воздуха, а кандалы.