Глеб Васильев - Стакан

– Вы… вы… вы… это серьезно?! – Халфмуна по самое голо захлестнула волна негодования и непонимания, едва не лишившая его дара речи.

– Абсолютно, – хором ответили Фарий, Дарий и Гурий.

– Да что же вы за люди такие? Вам ведь не только на других, но даже на самих себя плевать. Это не президент у вас слабоумный, а в головах ваших сопли вместо мозгов!

– Зря стараешься, мальчишка, – хмыкнул Фарий. – Сначала построй что-нибудь сам, потрать на это двадцать лет, а потом посмотрим, с какой радостью ты согласишься разрушить собственное творение.

– Мои мозги в порядки, они служат мне и только мне, – Дарий постучал себя пальцем по лбу.

– Твои слова не задевают меня, они меркнут в свете истины моих принципиальных убеждений, – заявил Гурий.

Полулунку нестерпимо захотелось разбить лица всем троим мудрецам, и он уже занес кулак, целясь в нос Кунста, но тут его слух резанул вопль: – Мошенник! Жулик! Подлец! Ненавижу!

Обернувшись, Халфмун увидел в центре камеры побагровевшего толстяка, обеими руками сжимающего горло Трехручки.

– Ты мне солгал! В этой игре нельзя победить! Каждый раз ты называешь все большее число, а я проигрываю! Это обман! Верни мои конфеты! – вопил толстяк, а Трехручка, чья кожа приобрела синеватый оттенок, хрипел и пучил глаза.

– НЕТ! – стены содрогнулись от оглушительного рева Кратис. Единым прыжком он преодолел полкамеры, одной рукой схватил толстяка за шкирку, как котенка, а второй вырвал из его пальцев Трехручку.

– Не смей обижать моего друга, – скрежеща зубами, сказал Ясносвет и отшвырнул душителя прочь от себя. Несчастный толстяк врезался в тюремную стену со страшным хрустом, треском и грохотом. Во все стороны брызнули кровь и осколки каменных плит. В камере воцарилась мертвая тишина. Все заворожено смотрели на медленно оседающее облако пыли, за которым отчетливо виднелся широкий разлом.

– Священные Римафины, что я наделал, – ошарашено пробормотал Кратис. – Я стал худшим из преступников.

– ТЫЫЫ!!! – к Кратису подскочил Фарий и принялся колотить его кулаками, кажущимися на фоне мощной фигуры великана не больше булавочных головок. – Ты сломал мою ненаглядную тюрьму! Мою маленькую деточку! Стража! Стража! Держать преступник! Хватать! Нарушение! Нарушение! Угроза президент и вся Конфедерация! Убивать преступник! Стража!

– Кратис, не стой столбом, бежим через дырку, – перекрикивая Кунста, гаркнул Полулунок.

– Нет, – Ясносвет печально покачал головой. – Я преступник, и должен понести заслуженное наказание.

– Ну и бобр с тобой, – Халфмун подбежал к Селии, безучастно наблюдавшей за происходящим, взвалил ее на плечи и устремился к разлому в стене.

– Нужно выбираться. Римафинам грозит опасность. Слышишь, Кратис? Во имя твоих славных Римафин, пойдем скорее, – прохрипел лежащий на полу Трехручка. Закатив глаза, он добавил: – И во имя нашей дружбы.

– О, какая жестокая нравственная мука, – простонал Ясносвет. – Что ж, хоть мне и не смыть с себя клеймо преступника, я не предам нашу дружбу.

Кратис бережно поднял Трехручку и, прижимая его к груди, побежал следом за Халфмуном.

– Ну, вот, а мне опять на своих двоих надрываться. И чем я хуже девицы и говорящей жабы? – ворча себе под нос, Бальтазар успел выскочить из камеры за миг до того, как в нее ворвались стражники.

Убегая, Полулунок ждал, что за ними неминуемо будет погоня. Но, пока беглецы мчались к начинающемуся неподалеку лесу, из разлома в тюремной стене не показалось ни одного стража порядка, а по округе лишь разносились крики:

– Они сломали мою тюрьму!

– Двукратное нарушение!

– Слышите?! Сломали мою деточку!

– Пятикратное нарушение!

– Остолопы, ловите их!

– Семикратное нарушение!

Спустя несколько часов, когда солнце, и без того с трудом проникавшее сквозь густые кроны деревьев, окончательно скрылось, путешественники стали готовиться к ночевке.

– Трехручка, скажи, откуда ты узнал, что Римафины в опасности? – улегшись на мох, спросил Халфмун.

– Когда жить захочешь, так не только Римафины – весь мир в ядерной беде окажется.

– Мне еще вот что интересно – во что ты играл с тем типом, который тебе чуть шею не свернул?

– Назови любое число.

– Десять.

– Одиннадцать. Я победил. Еще сыграем?

– Нет уж, спасибо. Спать пора. Добрых снов, Селия.

– Я с тобой все еще не разговариваю, Полулунок. И с тобой, Кратис, тоже теперь не стану разговаривать. В следующий раз будешь головой думать, кого на руках из вонючей тюрьмы вытаскивать.

– Понимаю тебя, Селия. Тебе не стоит тратить свои слова и дыхание на такого ужасного преступника, как я.

– Любезный Ясносвет, я готов тратить свои слова и вздохи в каких угодно щедрых масштабах. Более того, я с радостью позволю тебе завтра понести на руках меня.

– Ты очень добр, Бальтазар.

– Хоть я с вами и не разговариваю, это не повод мешать мне спать. Если у вас глаза не закрываются, хоть рты захлопните.

8

Утром, встав раньше всех, Кратис отправился на охоту. Великанский меч остался у стражей порядка Объединенной Конфедерации, но Ясносвет голыми руками без труда поймал кабана и переломил его хребет об колено, как сухую ветку. Разведя костер подальше от того места привала, чтобы его треск не разбудил остальных путников, Кратис принялся за жарку кабаньей туши. Аппетитный аромат готовящегося мяса разнесся по округе, и вскоре к костру подтянулись Трехручка, Селия, Бальтазар и Халфмун.

За завтраком Полулунок рассказал о том, что ему удалось узнать от Фария Кунста.

– Стало быть, Римафины действительно в опасности, – печально произнес Кратис.

– Да. Бобровая Заводь, Красвиль, Виргиня – все города находятся под угрозой. Но мы на свободе, а это значит, что не все потеряно. Мы обязаны придумать, как остановить Конфедерацию и ее президента.

– Обязаны? – Трехручка чуть не подавился куском кабаньего окорока. – За себя говори, а я за Экстраполис от всей душеньки спокоен – под купол никакой ядерной конфетизации не просочиться.

– Виргиния – дыра, – Селия пожала плечами. – Там даже портнихи ни одной приличной нет.

– Мы бессильны. Мой народ уважает силу, но отвергает насилие, – глядя на огонь, сказал Кратис. – В Римафинах чужестранцев принимают как гостей. Даже если предупредить людей о нападении, это ничего не изменит – они не станут воевать. Лучше погибнуть, чем изуродовать свою душу убийством.

– Многоуважаемый Кратис тысячекратно прав в том, что не стремится переоценивать наши силы. Если Красвиль и Римафины обречены, то это хоть и прискорбная, но судьба, – Бальтазар поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность своего высказывания. – А у нас всех тоже судьба, но своя. Нам надобно по воле этой судьбы не в войну играть, а волшебника отыскать и желания овеществить.