Елена Чиркова - От золотого тельца до «Золотого теленка». Что мы знаем о литературе из экономики и об экономике из литературы

А дальше, как говорится, по Фрейду: «Это ощущение внезапного обесценивания собственной личности не забудется никогда – настолько оно болезненно. Его носят в себе всю жизнь, если, конечно, не удается перенести его на кого-то другого… люди, подвергшиеся обесцениванию, начинают искать кого-то, кто еще менее значим, чем они сами, кем они могли бы пренебречь, как пренебрегли ими самими. <���…> Объектом для удовлетворения этой потребности во время инфляции в Германии Гитлер выбрал евреев. Они для этого словно были созданы: имеют дело с деньгами, хорошо разбираются в перемещениях денежных масс и колебаниях курсов, удачливые спекулянты, толпятся на биржах, где все их поведение и облик так резко контрастируют с армейским идеалом немцев… именно эти черты евреев выглядели особенно сомнительными и враждебными. <���…> Если бы во время инфляции речь шла о процессах обесценивания в немцах по отдельности, достаточно было бы возбудить ненависть по отношению к конкретным евреям. Но в действительности немцы как масса чувствовали себя униженными крушением своих миллионов, и Гитлер, который это ясно понимал, стал действовать против евреев как таковых».

***

Резкий рост цен удалось остановить в конце ноября 1923 года. В октябре была выпущена новая валюта – рентная марка. Она обменивалась на 1 трлн старых марок, и ее курс к другим валютам примерно соответствовал довоенному. Доверие к новому платежному средству поддерживалось тем, что правительство обещало по первому требованию обменивать марку на номинированные в золоте облигации, что для рынка являлось сигналом о том, что деньги не будут печататься с прежней скоростью. Указ, вводивший новую марку, ограничивал общее количество денег, которое могло быть выпущено. В условиях бюджетного дефицита соблазн финансировать его за счет эмиссии был очень велик, но параллельно были уменьшены бюджетные расходы (в частности, согласован более щадящий график выплат репараций и сокращены «бюджетники» – работники почты и железных дорог) и увеличены налоги, что привело к устранению бюджетного дефицита. Центробанк получил независимость от правительства и мог отказать правительству в бесконтрольной эмиссии.

Герой «Черного обелиска» уезжает в Берлин работать журналистом на зарплату в 200 марок – новых, разумеется. Он собирает друзей и хочет «грандиозно отпраздновать прощание… с инфляцией». Напоследок Людвиг заходит к своему другу Вилли, который слишком активно спекулировал маркой и теперь «сидит в маленькой комнатке», стены которой он оклеил «денежными знаками и обесцененными акциями» – «это стоило дешевле, чем обои, и интереснее». На эту комнату Вилли обменял «свою элегантную квартиру», ему пришлось продать и свою красную машину, но Вилли «удалось спасти свои костюмы, кое-какие драгоценности, и поэтому он еще долго будет считаться шикарным кавалером».

Экономике не удается сразу приспособиться к новым деньгам и ценам. Все останавливается. Даже публичный дом остался без клиентов – «ни у одного черта нет денег». Действительно, «инфляция тут же перешла в дефляцию. Там, где раньше считали на миллиарды, теперь опять считают на пфенниги. Везде нехватка денег. Отвратительный карнавал кончился. Начался чисто спартанский великий пост». Пост продлился недолго: 1924 год был в экономическом отношении гораздо успешнее 1923-го, а 1925-й тем более. Идеи Гитлера, однако, набрать популярность успели.

***

Основным автором стабилизационной программы считается немецкий экономист и банкир Ялмар Шахт, назначенный в 1923 году главой Рейхсбанка. Программа базировалась на идеях Джона Мейнарда Кейнса, консультировавшего немецкий центробанк до Шахта, но Шахт этого так и не признал, записав все очки на свой счет. В 1923-м, когда Шахт боролся с галопирующими ценами, Гитлер сидел в тюрьме и диктовал «Майн кампф». С приходом его к власти начинается возвышение Шахта, который в 1935 году совмещал посты главы Рейсхбанка и министра экономики и состоял негласным советником Гитлера по экономическим вопросам. Сделав на него ставку, Гитлер не прогадал. Ему он обязан сокращением безработицы с шести миллионов в 1932 году до одного – в 1936-м и удвоением промышленного производства с 1932-го по 1937-й (зарплаты при этом были заморожены, а забастовки запрещены). Так быстро из Великой депрессии не вышла ни одна страна. Шахт лично руководил строительством автобанов и другими общественными работами. Именно Шахт выторговал у стран-победительниц в Первой мировой списание репараций. Шахт был сильным и влиятельным экономистом, одним из немногих в окружении Гитлера, кто позволял себе такие вольности с ним, которые другим могли стоить жизни: часто перечил, а однажды даже вернул подаренную ему Гитлером картину, сообщив, что это подделка. Сталин же тех экономистов, кто стабилизировал гиперинфляцию начала 1920-х у нас, расстрелял.

Герой повести Александра Неверова «Ташкент – город хлебный» (1923) малец Мишка в 1921 году, когда страну охватывает массовый голод, отправляется в Ташкент за хлебом, прихватив с собой для обмена кое-какие старые вещи. В Ташкенте, и особенно в Самарканде, по слухам, дешевый хлеб. Там «на старые сапоги дают четыре пуда зерном, на новые – шесть», даже за «юбку бабью» – полтора-два пуда, а на них «сразу можно все хозяйство поправить»: если их высеять, то соберешь тридцать пудов, «и себе хватит, и на лошадь останется». Поношенный пиджак умершего отца Мишка рассчитывает обменять на два пуда, картуз с ножом – на полпуда.

Для сравнения: в «Хождении по мукам» Алексея Толстого в 1918 году на Украине за иголку просят двух живых поросят, а в Москве за пуд хлеба – «штаны без заплат», что примерно сопоставимо с пудом хлеба за «юбку бабью». Обмен столь выгоден, рассуждает Мишка, потому что «Азия там, фабриков нет, а народ избалованный на разные вещи». Да еще многоженство, и если у мужика четыре жены, то ему нужны четыре юбки. А «чай пьют из котлов. Увидят самовар хороший – двенадцать пудов…»

Главное для Мишки – продержаться в пути. По дороге на старую бабушкину юбку можно выменять всего пять фунтов печеного хлеба, но этого ему хватило бы на несколько дней. Мишкины попутчики побогаче, у них водятся деньги, и они затариваются разными товарами, рассчитывая на приличный куш. Один за 12 тыс. руб. покупает наручные часы, рассчитывая загнать их за три пуда хлеба, другой – мешок табаку, за который, распродав плошками по 500 руб. киргизам, охочим до курева, можно выручить тысяч сорок. Обноски, которые везет с собой Мишка, до Ташкента не доезжают: мешок с юбкой крадут, пиджак приходится проесть. Он уходит за 3 тыс. руб., на это куплен большой каравай, и еще тысяча остается. Но план все же срабатывает. В Ташкенте Мишка «молотил пшеницу, резал камыш, джугару, заработал два мешка пуда по четыре, два пуда отдал за провоз, проел дорогой, не желая милостыньку клянчить», остальное привез, только опоздал – братья уже умерли от голода. Но «тужить теперь нечего», нужно «заново заводиться», покупать курицу и лошадь. Эх, Мишка, осталось тебе хозяйничать лет семь – до коллективизации…