Сборник статей - Путь в Европу

Игорь Клямкин:

Уже в том, на что люди надеялись (и что им обещали) перед объединением, просматривается коренное отличие восточногерманской посткоммунистической трансформации от аналогичных процессов во всех других бывших социалистических странах. Там быстрого роста потребления ни один из реформаторов населению не сулил. Экономические реформы в этих странах были крайне болезненными, сопровождавшимися заметным падением жизненного уровня. В Восточной Германии, насколько знаю, радикальность реформ сочеталась не с ухудшением, а, наоборот, с улучшением жизни. И я прошу вас рассказать, как и благодаря чему такое сочетание удалось обеспечить.

Экономические реформы

Клаус Шредер:

Действительно, после объединения Германия решила реформировать экономику и социальную сферу бывшей ГДР, ставя во главу угла рост потребления. Это был совершенно иной подход по сравнению с теми, что использовались в посткоммунистических странах. Потому что в Германии ни власть, ни общество не хотели социальных конфликтов.

Я уже упоминал договор о валютном, экономическом и социальном союзе, заключенный между двумя странами еще до объединения. Так вот, слово «социальный» в его названии первоначально не планировалось, на этом настояла восточногерманская сторона, нашедшая поддержку у профсоюзов ФРГ. А что реально означало это дополнение? Оно означало, помимо прочего, что каждая марка ГДР подлежала обмену на одну западногерманскую, вчетверо более дорогую.

Это было политическое решение, принятое вопреки экономической логике. Чем оно мотивировалось? Процитирую Гельмута Коля. «Принимая решение конвертировать восточногерманскую марку в немецкую по курсу один к одному и, соответственно, конвертировать зарплаты и пенсии по курсу один к одному, – говорил он, выступая в бундестаге, – мы не имеем права думать только о законах экономики, как бы это ни было важно. Мы должны думать о том, что старшие поколения восточных немцев десятилетиями терпели социальные и материальные лишения. И мы должны компенсировать их лишения любой ценой и как можно скорее».

С моральной точки зрения это выглядит достаточно убедительно. Ведь восточные немцы несли на себе все тяготы, вызванные проигранной войной и разделом государства. В пересчете на душу населения они должны были платить Советскому Союзу в качестве репараций в четыре раза больше, чем немцы ФРГ. Но такое решение, продиктованное политическими соображениями и легитимируемое соображениями моральными, обернулось экономическими проблемами, последствия которых Германия не может преодолеть до сих пор.

Представьте себе восточногерманское предприятие, работники которого получали зарплату в марках ГДР, а в один прекрасный день стали получать те же суммы в марках ФРГ. Это значит, что стоимость продукции моментально возросла на 400%. И так происходило на всех предприятиях. Ни одна экономика в мире безболезненно для себя компенсировать подобные скачки не в состоянии.

Добавьте к этому фантастическое повышение пенсий, которые были приравнены в восточных землях к пенсиям в ФРГ. Учтите и то, что около 200 миллиардов марок у восточных немцев было на сберегательных счетах. Обанкротившееся прежнее государство выплатить их не могло, и их выплатило новое государство. Причем до 5 тысяч марок обменивались по курсу один к одному, а все, что выше этой суммы, – по курсу 1,7:1. Сегодня многие восточные немцы, ностальгирующие по ГДР, об этом забыли. Но все это было. Миллионы людей по уровню жизни в одночасье приблизились к уровню, который обеспечивался совсем другой экономикой. Производительность труда на предприятиях Восточной Германии была в три раза ниже, чем на предприятиях ФРГ, а средняя часовая производительность составляла лишь 20% от западногерманской. Правительство, озабоченное прежде всего поддержанием социальной стабильности, на такого рода несоответствия вынуждено было закрывать глаза…

Лилия Шевцова: Во времена перестройки некоторые советские политики (скажем, Егор Лигачев) именно ГДР ставили нам в пример, видя в ней образец эффективного социалистического хозяйствования. И по уровню своего социально-экономического и технологического развития она и в самом деле заметно выделялась среди других социалистических стран. Разве не так?

Клаус Шредер:

Я сравниваю ГДР не с социалистическими странами, что вряд ли имеет какой-то смысл, а с западными. А при таком сравнении обнаруживается, что Восточная Германия была к 1980-м годам безнадежно отставшей в развитии. В 1960-е западные страны пережили техническую революцию, потом перешли к широкому использованию информационных технологий. В ГДР ничего этого не было.

Ее экономика базировалась на предприятиях, большинство которых сохранилось со времен гитлеровской Германии. Их оборудование, как правило, устарело: к примеру, на заводах химической индустрии оно не менялось с 1939 года. Об организации труда и отношении к нему работников я уже не говорю.

Коммунисты проводили шумные пропагандистские кампании, направленные на искоренение отношения к работе по принципу «работать спустя рукава». Они пытались использовать советский опыт стимулирования трудового усердия – в частности, стахановского движения. Но это ничего не дало. Устаревшие технологии, допотопная организация труда, низкая квалификация работников и отсутствие трудовой мотивации – таково было наследство, оставленное немецким социалистическим государством.

Игорь Клямкин: То, что вы говорите, ставит под сомнение знаменитую немецкую дисциплину труда. Получается, что сама эта дисциплина производна от модели экономики…

Клаус Шредер:

Если говорить о массовых слоях работников, то вы, безусловно, правы. Социалистическая плановая экономика оказалась убийственной для традиционного немецкого отношения к труду. Чтобы вы лучше поняли, о чем идет речь, сошлюсь на ситуацию экстремальную, вызвавшую в июне 1953 года восстание рабочих в Восточном Берлине.

Причиной восстания стало увеличение на 10% норм выработки в строительстве. И дело было вовсе не в непосильности новых норм: прежние нормы являлись довольно низкими, и интенсификация труда сама по себе для рабочих большой проблемы не составляла. Но они понимали, что главное зависит не от них, а от своевременной поставки строительных материалов, а такие поставки, как вы хорошо знаете и по опыту СССР, при социализме всегда срываются. При таких обстоятельствах рабочие и прежние нормы выработки не всегда могли выполнять, в результате чего теряли в зарплате. Терять еще больше они не захотели.

Этот пример показывает, как социалистическая плановая модель экономики разрушала традиционное немецкое отношение к труду. Старые стимулы трудовой активности она уничтожила, а создать собственные оказалась не в состоянии. Организационные и пропагандистские меры, вроде стахановского движения, никого и ни к чему не стимулировали, а «экономические» меры, вроде повышения норм выработки, в социалистической системе быстро обнаруживали свою абсурдность.

Читать дальше