Сборник статей - Путь в Европу

Лилия Шевцова: Это странно, учитывая немецкий культ законности и законопослушания…

Игорь Клямкин: Наверное, в периоды глубоких системных трансформаций традиции, в том числе и правовые, бессильны перед эгоизмом частных интересов. Тем более если речь идет о трансформациях жизненного уклада, основанного на «социалистической» законности, в которой от прежней правовой традиции мало что осталось. Но почему все же приватизация аграрного сектора не осуществлялась через Опекунский совет? И почему, в отличие от большинства восточноевропейских стран, в Восточной Германии не была проведена реституция? Почему земля не возвращалась ее бывшим владельцам?

Клаус Шредер:

Федеральная власть, как я уже говорил, пыталась избежать социальной напряженности. Этим и мотивировалась в первую очередь ее реформаторская стратегия. Реституция в нее не вписывалась. Право решать вопрос о собственности бывших сельхозкооперативов было предоставлено членам самих этих кооперативов. Они и решали на своих собраниях, как трансформировать отношения собственности и кого избрать управляющим. Ну и, понятно, у директоров было немало рычагов, чтобы убедить людей, нередко плохо информированных и плохо разбиравшихся в происходившем, проголосовать именно за них.

Одним из аргументов директоров были их обещания сохранить собственность бывших кооперативов, воспрепятствовать их дроблению. Этот аргумент выглядел убедительным, так как присоединение восточных земель к Западной Германии означало и их вхождение в Евросоюз, чьи сельскохозяйственные субсидии находятся в прямой зависимости от размеров земельных участков. Это значит, что бывшие кооперативы на востоке Германии сразу стали получать и получают до сих пор больше дотаций, чем сравнительно небольшие фермы на западе.

Правда, недавно Евросоюз предложил урезать дотации немецким производителям, что, естественно, вызвало резкие протесты со стороны прежних руководителей кооперативов, ставших собственниками этих предприятий. Они требуют сохранения дотаций ЕС или, в крайнем случае, компенсаций со стороны нашего федерального правительства. Война за деньги развернулась нешуточная…

Игорь Клямкин: Вы рассказали, каким образом «красные бароны» становились управляющими. А как они превращались во владельцев земли и предприятий?

Клаус Шредер: Чаще всего они скупали у рядовых совладельцев их доли собственности за мизерную плату. «Красные бароны» не всегда являются единственными владельцами бывших кооперативов, но они владеют значительной частью собственности, достаточной для контроля над предприятием.

Лилия Шевцова: Теперь давайте вернемся к упомянутым вами пенсиям. Каков их размер в Восточной Германии? Они такие же, как в Западной?

Клаус Шредер: Средняя пенсия у мужчин в восточных землях 1100—1200 евро, у женщин – 800—900 евро. В Западной Германии она несколько меньше – у мужчин на 50 евро, у женщин – примерно на 200. Правда, зарплаты больше на западе, ее средний размер колеблется там, в зависимости от отраслей, от 2500 до 3000 евро, между тем как на востоке она на 10—15% меньше.

Лилия Шевцова: Но почему на востоке пенсии больше? К тому же у женщин – намного больше…

Клаус Шредер: Я уже говорил, что в ФРГ женщины после рождения детей надолго прерывали свою трудовую деятельность или прекращали ее. Поэтому у них меньше трудовой стаж, что и сказывается на размере пенсий. В ГДР женщины могли выходить на работу чуть ли не сразу после родов, потому что там была очень развита система яслей и детских садов. К тому же в ФРГ отдавать младенцев в ясли было не очень-то принято. Считалось, что по меньшей мере первые три года ребенок должен находиться с матерью.

Лилия Шевцова: Как выглядит уровень жизни в целом в разных частях Германии?

Клаус Шредер: Уже к 1995 году уровень благосостояния на немецком востоке достиг 90% того, который был на западе. Это значит, что за пять лет после объединения он увеличился примерно настолько же, насколько в Западной Германии за предшествовавшие четверть века.

Игорь Клямкин: Своего рода социально-экономическое чудо. Правда, искусственное. Во что же обошлось оно Западной Германии и ее экономике?

Клаус Шредер:

Соблюдение обязательств, принятых федеральным правительством ради воссоединения Германии, с 1989 по 2007 год уже обошлось бюджету в 1,8 триллиона евро. Это значит, что ежегодная плата за это воссоединение составляет 100 миллиардов. Или, что то же самое, 4% ВВП.

Понятно, что Германия, став чемпионом мира по уровню социальных расходов, которые составляют у нас 50% ВВП (в идущей на втором месте Швеции – 35%), обеспечить высокие темпы экономического роста оказалась не в состоянии. К тому же никакие дополнительные налоги эти расходы покрыть не могли. Приходилось прибегать к заимствованиям за рубежом – за первые 15 лет после объединения внешний долг Германии увеличился вдвое.

Лилия Шевцова: Остается лишь выяснить, как ко всему этому относятся сами восточные немцы. В 1990-м большинство из них проголосовало за присоединение к ФРГ. Они хотели иметь западногерманскую марку, и они ее получили. Они хотели иметь уровень жизни как в ФРГ, и они его получили тоже. Надо полагать, они испытывают удовлетворение и считают свой выбор правильным?

Клаус Шредер:

Если бы было так! Люди обычно не ценят то, что получили задаром, не приложив для этого никаких усилий. Многие восточные немцы считают, что история воссоединения двух Германий – это история их потерь. Есть среди них даже такие, которые усматривают в объединении процесс колонизации восточных земель. О том, что за эту «колонизацию» заплачено столько, сколько во всей мировой истории ни один колонизатор никогда не платил, они предпочитают не задумываться.

Правда, в течение довольно длительного времени восточные немцы видели в объединении больше позитива, чем негатива. Однако в 2004—2005 годах настроения стали заметно меняться. Население Восточной Германии раскололось примерно пополам: одни по-прежнему считают, что они от объединения больше выиграли, чем проиграли, а другие – наоборот.

Лилия Шевцова: И чем вы объясняете такой сдвиг в настроениях?

Клаус Шредер:

Главная причина, конечно, в том, что перестало расти благосостояние. Тенденция к стагнации экономики сегодня наблюдается не только в восточных, но и в западных землях. Однако на востоке страны это воспринимается острее. И потому, что там изначально были завышенные ожидания, удовлетворение которых – столь же стремительное, сколь и искусственное – обусловило повышенную психологическую неготовность мириться с прекращением улучшений. И потому, что безработица там сохраняется на значительно более высоком уровне, чем на западе. И потому, что увеличивается дифференциация доходов и углубляется социальное расслоение. Недовольство этим нарастает и в западной части Германии, но в восточных землях оно нарастает быстрее, так как там социальные разрывы после десятилетий «социалистического равенства» вызывают более болезненную реакцию. А то, что оно было равенством в бедности большинства при привилегиях номенклатурного меньшинства, из памяти вытесняется.

Читать дальше