Ха Джун Чхан - 23 тайны: то, что вам не расскажут про капитализм

Только недавно, до того, как эти страны «отпали от благодати», их экономики приводили в пример как новую финансово-ориентированную бизнес-модель для стран, желающих достичь успеха в эру глобализации. Еще в ноябре 2007 года, когда над международными финансовыми рынками стремительно сгущались тучи, видный британский политический экономист Ричард Порте и исландский профессор Фридрик Балдурссон торжественно провозгласили в докладе торгово-промышленной палате Исландии: «В целом, интернационализация исландского финансового сектора — примечательная история успеха, которую хорошо бы перенять всем рынкам» {53} 53 R. Portes & F. Baldursson, The internationalisation of the Iceland's financial sector, (Iceland Chamber of Commerce, Reykjavik, 2007), p. 6. . Для кого-то даже недавнего краха Исландии, Ирландии и Латвии оказалось недостаточно, чтобы отказаться от модели финансово-ориентированной экономики. В сентябре 2009 года Турция объявила, что приступает к реализации ряда мер, которые превратят ее в еще один «финансовый узел» Ближнего Востока. Даже правительство Кореи, страны, традиционно имеющей сильные позиции в производственном секторе, проводит политику, направленную на превращение страны в «финансовый узел» Северо-восточной Азии. Правда, после краха Ирландии и Дубая, которые Корея надеялась взять за модель, энтузиазма у нее поубавилось.

То, чем занимались Исландия и Ирландия, к сожалению, оказалось лишь крайними проявлениями экономической стратегии, осуществляемой многими странами: это стратегия роста, основанная на финансовой дерегуляции. Впервые данная стратегия была применена Соединенными Штатами и Великобританией в начале 1980-х годов. Великобритания в конце 1980-х годов вывела свою программу финансовой дерегуляции на новые обороты, при помощи так называемой дерегуляции «большого взрыва», и с тех пор гордится своей моделью «облегченного» регулирования. США не отставали, и в 1999 году отменили закон Гласса — Стиголла от 1933 года, разрушив, тем самым, стену между инвестиционной банковской деятельностью и банковским обслуживанием коммерческих организаций. Этот законодательный акт формировал американскую индустрию финансовых услуг со времен Великой депрессии. Примеру США последовали многие другие страны.

Что побуждало все новые и новые страны брать на вооружение стратегию роста, основанную на дерегулировании финансов? Дело в том, что при подобной системе легче получить прибыль от финансовых операций, чем от других видов экономической деятельности — по крайней мере, так казалось до кризиса 2008 года. Исследование двух французских экономистов, Жерара Дюмениля и Доминика Леви — одно из немногих, где отдельно рассматриваются нормы прибыли финансового и нефинансового секторов, — показывает, что в США и во Франции за последние два-три десятилетия нормы прибыли в финансах оказались гораздо выше, чем в реальном секторе {54} 54 G. Dumenil & D. Levy, “Costs and Benefits of Neoliberalism: A Class Analysis” — в: G. Epstein (ed.), Financialisation and the World Economy (Edward Elgar, Cheltenham, 2005). . Согласно этой работе, в США, с середины 1960-х по конец 1970-х годов, норма прибыли для финансовых компаний была ниже, чем для нефинансовых. Но после финансовой дерегуляции в начале 1980-х годов норма прибыли финансовых фирм показывала постоянную тенденцию к повышению, колеблясь от 4 до 12%. С 1980-х годов она все время была существенно выше, чем в нефинансовых фирмах, в которых норма прибыли составляла 2–5%. Во Франции норма прибыли финансовых корпораций с начала 1970-х по середину 1980-х годов оказалась даже отрицательной (для 1960-х годов данные не приводятся). Однако после финансовой дерегуляции в конце 1980-х годов она начала расти и к началу 1990-х догнала норму прибыли нефинансового сектора, когда оба показателя были около 5%, а к 2001 году поднялась до уровня свыше 10%. Напротив, норма прибыли французских нефинансовых компаний с начала 1990-х годов падала, опустившись к 2001 году примерно до 3%. В США финансовый сектор стал столь привлекательным, что даже многие промышленные компании, по сути, превратились в финансовые. Видный американский экономист Джим Кротти подсчитал, что отношение финансовых активов к нефинансовым, принадлежащим нефинансовым корпорациям в США, поднялось примерно с 0,4 в 1970-х годах до почти 1 в начале 2000-х годов {55} 55 J. Crotty, “If financial market competition is so intense, why are financial firm profits so high? — Reflections on the current 'golden age' of finance”, Working paper, no. 134, PERI (Political Economy Research Institute), University of Massachusetts, Amherst, April, 2007. . Даже такие компании, как «Дженерал электрик», «Дженерал моторс» и «Форд» — некогда символы американской промышленной славы — были «финансиализированы» постоянным расширением их финансовых рычагов. При этом падали объемы их основного вида деятельности, промышленного производства. К началу XXI века эти промышленные компании получали большую часть своих прибылей благодаря финансовым операциям, а не основному роду деятельности — промышленному производству (см. Тайну 18). Например, в 2003 году 45% прибыли компания «Дженерал электрик» получила от «Дженерал электрик кэпитал». В 2004 году 80% прибыли «Дженерал моторс» были получены через финансовое подразделение корпорации — GMAC, а «Форд» с 2001 по 2003 год всю свою прибыль получал от «Форд финанс» {56} 56 Информация по «Дженерал электрик» взята из: R. Blackburn, “Finance and the Fourth Dimension”, May/June 2006, New Left Review, p. 44. В книге J. Froud et al., Financialisation and Strategy: Narrative and Numbers (Routledge, London, 2006) делается вывод, что эта доля могла бы составлять 50%. Цифры по «Форду» взяты из работы Фрауда (Froud et al.), а цифры по «Дженерал моторе» — из работы Блэкберна (Blackburn). .

Результатом всего этого стал необычайный рост финансового сектора во всем мире, особенно в богатых странах. Этот рост выражался не только в абсолютных показателях. Наиболее важный момент состоит в том, что финансовый сектор вырос намного быстрее — нет, во много-много раз быстрее, — чем экономика, лежащая в его основе.

Мой коллега из Кембриджа и ведущий авторитет по финансовым кризисам, Габриэль Палма, провел расчеты, основанные на данных ВМФ, и выявил, что соотношение запаса финансовых активов к объему мирового производства с 1980 по 2007 год выросло с 1,2 до 4,4. {57} 57 J. G. Palma, “The revenge of the market on the rentiers — Why neo-liberal reports of the end of history turned out to be premature”, Cambridge Journal of Economics, 2009, vol. 33, no. 4. Относительный объем финансового сектора во многих богатых странах был еще выше. По его подсчетам, в Великобритании соотношение финансовых активов и ВВП в 2007 году достигло 700%. Франция, которая часто позиционирует себя как противовес англо-американскому финансовому капитализму, здесь недалеко отстала: отношение финансовых активов и ВВП лишь немногим ниже, чем в Великобритании. В упомянутом выше исследовании Кротти, опираясь на данные американского правительства, подсчитал, что отношение финансовых активов к ВВП в США в 1950–1970-х годах колебалось между 400 и 500%, а с начала 1980-х годов, когда стала проводиться финансовая дерегуляция, резко подскакивает, преодолевая к началу 2000-х отметку в 900%.