Коллектив авторов - В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда

Falko P . Determinants of Income in Informal Self-employment: New Evidence from a Long African Panel / 6 thIZA/World Bank Conference: Employment and Development. 2012. (Online conference materials.)

Ferrer-i-Carbonell A., Gerxhani K . Financial Satisfaction and (In)formal Sector in a Transition Country // Social Indicators Research. 2011. Vol. 102. № 2. P. 315–331.

Gimpelson V. E., Kapeliushnikov R. I . Labor Market Adjustment: Is Russia Different?: препринт. WP3/2011/04. М.: НИУ ВШЭ, 2011.

Goldthorpe J., Lockwood D., Bechhofer F., Platt J. The Affluent Worker in the Class Structure. Cambridge, 1969.

Gross M . Educational Systems and Perceived Social Inequality: The Institutional Base for Class Formation // European Societies. 2003. Vol. 5. № 2. P. 193–225.

Grusky D. B., Sørensen J. B . Are There Big Social Classes? // Social Stratification: Class, Race, and Gender in Sociological Perspective. 2 nded. / ed. by D. B. Grusky. Boulder, Colo.: Westview, 2001. P. 183–194.

Jackman M. R . The Subjective Meaning of Social Class Identification in the United States // Public Opinion Quarterly. 1979. Vol. 4. № 43. P. 443–462.

Jackman M. R., Jackman R. W . An Interpretation of the Relation between Objective and Subjective Social Status // American Sociological Review. 1973. Vol. 38. P. 569–582.

Kelley J., Evans M. D. R . Subjective Social Location: Data from 21 Nations // International Journal of Public Opinion Research. 2004. Vol. 16. № 1. P. 3–38.

Kingston P. W . The Classless Society. Stanford: Stanford University Press, 2000.

Kluegel J. R., Smith E. R. Beliefs about Stratification // Annual Review of Sociology. 1981. Vol. 7. P. 29–56.

Laumann E. O., Senter R . Subjective Social Distance, Occupational Stratification, and Forms of Status and Class Consciousness: A Cross-national Replication and Extension // American Journal of Sociology. 1976. Vol. 81. № 6. P. 1304–1338.

Lindemann K . The Impact of Objective Characteristics on Subjective Social Position // Trames. 2007. № 11. P. 54–68.

Maloney W. F . Informality Revisited // World Development. 2004. Vol. 32. № 7. Р. 1159–1178.

Marshall G . Social Mobility // Oxford Concise Dictionary of Sociology / Marshall G. (ed.). Oxford, N.Y.: Oxford University Press, 1994.

Perry G. E., Maloney W. F., Arias O. S., Fajnzylber P., Mason A. D., Saavedra-Chanduvi J . Informality: Exit and Exclusion. The World Bank / Latin America and the Caribbean Studies Report. 2007.

Temkin B . Informal Self-employment in Developing Countries: Entrepreneurship or Survivalist Strategy? Some Implications for Public Policy // Analyses of Social Issues and Public Policy. 2009. Vol. 9. № 1.

Weber M . Class, Status and Party // Class, Status and Power / ed. by R. Bendix, S. M. Lipset. N.Y.: Free Press, 1966.

Weeden K., Grusky D . The Case for a New Class Map // American Journal of Sociology. 2005. Vol. 111. № 1. P. 141–212.

Wooldridge J. M . Econometric Analysis of Cross Section and Panel Data. Cambridge, MA; London, UK: The MIT Press, 2002.

На рынке труда помимо работающих по найму есть те, кто выступают одновременно и в качестве работодателя, и в качестве работника. Речь идет о самозанятых. Роль этой группы особенно велика в развивающихся странах, где ее численность приближается к численности наемных работающих, а нередко и превосходит. Однако и в развитых экономиках самозанятые составляют весомую долю от общей численности рабочей силы.

Интерес к изучению масштабов и динамики самозанятости, ее роли на рынке труда, мотивов, побуждающих индивидов становиться самозанятыми, и многих других аспектов этого явления чрезвычайно велик. Об этом свидетельствует обширная литература. Однако большинство исследований посвящено развитым и развивающимся странам, а феномен самозанятости в странах с переходной экономикой изучен слабо. Имеющиеся работы чаще всего ограничиваются описанием ситуации в отдельных странах и не носят сравнительного характера.

В то же время постсоциалистические страны представляют собой чрезвычайно интересный объект для изучения различных аспектов самозанятости. В период командной экономики все формы частной инициативы, включая самозанятость, либо подавлялись, либо существовали в отведенных для них узких нишах (мелкая торговля, производство ремесленных изделий, в отдельных странах – сельское хозяйство). С началом рыночных реформ открылись возможности для высвобождения частной инициативы, проявления «духа предпринимательства», без которого немыслима рыночная экономика. Этот процесс нашел свое выражение и в появлении новых частных предприятий и росте самозанятости.

Предпринимательский человеческий капитал играет важную роль в экономическом развитии [Hausman, Rodrik, 2003]. Высокая предпринимательская активность способствует экономическому росту через более эффективное распределение ресурсов и повышение конкурентоспособности. Рассматривая роль самозанятости, Д. Бланчфлауэр определял ее как «простейшую форму предпринимательства» [Blanchflower, 2000]. Многие исследователи относят самозанятость к одному из наиболее важных показателей предпринимательской активности [187].

Наш интерес к проблеме самозанятости определяется тем, что она тесно связана с неформальностью на рынке труда.

Во-первых, часть самозанятых, как правило, не имеют никакой регистрации и тем самым автоматически должны считаться неформалами. Во-вторых, даже те предприниматели, которые имеют формальную регистрацию, руководят микробизнесами с очень малой численностью занятых (до пяти или десяти человек), что позволяет их также относить к неформальному сектору в рамках производственного подхода.

Изучение самозанятости как прокси для неформального сектора широко представлено в экономической литературе. Например, эксперты ОЭСР при проведении сравнительного исследования неформальной занятости в 110 развивающихся странах использовали самозанятость для анализа масштабов и динамики неформальной составляющей рынка труда. По данным этого обследования, в зависимости от региона, самозанятые составляют 45–50 % от общего числа работников, относящихся к неформальному сектору, причем в беднейших странах этот показатель еще выше. Другая половина «неформалов» – это наемные работники, большинство из которых работают по найму у самозанятых [OECD, 2009]. По определению Росстата, в круг неформально занятых входят различные группы самозанятых, включая занятых на индивидуальной основе; предпринимателей без образования юридического лица; граждан, занятых в фермерском хозяйстве с регистрацией в качестве индивидуального предпринимателя [Методические положения… 2003].

Рассмотрение самозанятости в качестве прокси для неформально занятых обладает целым рядом преимуществ. Во-первых, определение структуры работников по статусу занятости является отработанной статистической операцией. К тому же, этот индикатор согласуется с международными определениями. Во-вторых, статусы занятости рассчитываются большинством стран (в данном случае нас интересуют постсоциалистические страны). И, наконец, в-третьих, данные о распределении работников по статусу занятости, как правило, имеются за продолжительные периоды времени.

Всплеск самозанятости в странах с переходной экономикой, который наблюдался с началом экономических реформ, мог быть результатом двух параллельных процессов. Один ее сегмент представляют работники, которые вполне осознанно и добровольно в нее стремятся. Она дает им существенные выгоды и преимущества, среди которых не только потенциально более высокие доходы, но и автономия, возможность реализовать собственные идеи, гибкий график работы.

Другой сегмент самозанятости составляют работники, для которых этот выбор носит вынужденный характер. По тем или иным причинам они не могут трудоустроиться по найму в формальном секторе, и самозанятость становится для них своего рода прибежищем и своеобразным субститутом безработицы. Чаще всего это происходит в тех странах, где система социальной защиты недостаточно развита.