Коллектив авторов - В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда

В работе X. Леманна с соавторами также использовались данные РМЭЗ, но не регулярных обследований, а специального модуля 2009 г., посвященного проблеме неформальной занятости [Lehmann et al., 2011]. Для выделения неформальной занятости использовались два альтернативных легалистских критерия – наличие/отсутствие официально оформленного трудового договора и уплата/неуплата работодателями взносов в социальные фонды с заработной платы работников. Уровень неформальной занятости при использовании первого подхода составил 6 %, при использовании второго – свыше 14 %. Первая из этих оценок представляется заниженной, так как относится только к наемным работникам, занятым на предприятиях. (В основной анкете РМЭЗ работникам, занятым не на предприятиях, вопрос о наличии/отсутствии у них официально оформленных трудовых договоров не задается.) Вторая является более корректной, так как относится ко всем наемным работникам независимо от того, где они заняты – на предприятиях или не на предприятиях. Однако и она не учитывают неформальную занятость среди самозанятых [44].

Как мы уже упоминали, данные по России собираются также в рамках Европейского социального исследования, результаты которого для 2008–2009 гг. были проанализированы М. Хазансом [Hazans, 2011]. В своем анализе он использовал элементы как производственного, так и легалистского подходов. К неформально занятым относились: 1) среди работающих по найму – занятые без письменного контракта; 2) среди самозанятых – работодатели, возглавляющие предприятия с численностью персонала не более 5 человек, а также работники-индивидуалы (own-account workers) в том случае, если они не являлись специалистами высшего уровня квалификации; 3) среди помогающих семейных работников – лица, занятые на семейных предприятиях без официально оформленных трудовых контрактов. Следуя такому определению, Хазанс получил оценку уровня неформальной занятости для России в 2008 г., равную 12 %. Из общего числа неформально занятых свыше 6 % составили работающие по найму, около 5,5 % самозанятые и примерно 0,5 % помогающие семейные работники. Дополнительно он выделял среди экономически неактивного населения лиц, на момент обследования не присутствовавших на рынке труда, однако в предыдущие 12 месяцев в течение какого-то времени работавших на неформальной основе. В случае России эта добавка оказывается достаточно весомой – 4,2 % [Ibid]. [45]

Близкие оценки для России содержатся в базе данных МОТ (правда, они относятся только к городской несельскохозяйственной занятости) [ILO, 2011]. Согласно этим данным, если в начале 2000-х годов уровень неформальной занятости составлял в ней не более 4–5 %, то к концу этого десятилетия вырос до 12 % [46].

Даже такой – возможно неполный – обзор оценок для России показывает их значительный разброс. Анализу его причин посвящена работа Р. Капелюшникова [Капелюшников, 2012]. В ней на данных уже упоминавшегося специального модуля РМЭЗ за 2009 г. оценивались показатели неформальной занятости при использовании четырех альтернативных ее определений – количественного, контрактного, социального и комбинированного. В соответствии с количественным подходом в ее состав включались работники, занятые на предприятиях с численностью менее 5 человек; в соответствии с контрактным – наемные работники без официально оформленных контрактов, а также самозанятые без официальной регистрации бизнеса; в соответствии с социальным – наемные работники и самозанятые, с чьих доходов не производилось никаких отчислений в социальные фонды. В рамках комбинированного подхода выделялись, во-первых, занятые в неформальном секторе, к которым относились все, чья деятельность протекала не на предприятиях со статусом юридического лица (что фактически совпадает с официальным определением Росстата), и, во-вторых, неформальные работники формального сектора, к которым относились работающие на предприятиях на основе устной договоренности или по гражданско-правовым контрактам (что опять-таки соответствует методологии ОНПЗ).

Анализ показал, что даже при использовании одной и той же базы данных (в данном случае РМЭЗ) оценки неформальной занятости варьируются в широком диапазоне в зависимости от выбора того или другого определения. При использовании количественного подхода доля неформально занятых для 2009 г. составила 10,8 %, при использовании контрактного – 13,7 %, при использовании социального – 12,4 %, но при использовании комбинированного оказалась примерно вдвое больше – 24,1 % [Капелюшников, 2012].

Сравнение альтернативных определений показало также, что они охватывают во многом разные, лишь частично пересекающиеся кластеры рабочих мест. «Ядро» неформальной занятости, состоящее из работников, которые могут классифицироваться как неформальные по всем четырем определениям, крайне мало – всего лишь 2,5 % от общей численности занятых. В то же время почти 30 % могли классифицироваться как неформальные в соответствии с хотя бы одним каким-либо критерием. Эти оценки еще раз подчеркивают, насколько неоднородный конгломерат занятых работников может скрываться за термином «неформальная занятость».

При смене определений иными оказывались не только масштабы неформальной занятости, но менялся и ее социально-демографический профиль. Доминирующими в структуре неформальной занятости в зависимости от выбранного подхода нередко становились противоположные социально-демографические группы. Отсюда в исследовании делается вывод, что любые обобщения относительно преобладания в ее составе тех или иных социально-демографических групп должны делаться с большой осторожностью и с указанием критериев выделения неформально занятых, а также проверяться на методологическую устойчивость [Там же].

Наш краткий обзор свидетельствует, что картину российской неформальной занятости нельзя считать «робастной» к выбору альтернативных определений. Похоже также, что в случае России методологическая неустойчивость показателей неформальной занятости оказывается даже сильнее, чем в случае других стран (к примеру, латиноамериканских). Не менее важно, что, как мы могли убедиться, в работах по российскому рынку труда чаще всего используются специфические критерии выделения неформально занятых, отклоняющиеся от стандартов, рекомендуемых в международной статистической практике. Как следствие внутренней неоднородности неформальной занятости и многообразия ее определений, большинство имеющихся оценок по России оказываются плохо сопоставимыми с аналогичными оценками по другим странам и, строго говоря, могут лишь ограниченно использоваться в целях межстрановых сопоставлений [47].