Борис Старцев - Экономическая социология в России: поколение учителей

24 декабря 2007 года на заседании Ученого совета Академии народного хозяйства, посвященном ее юбилею, Теодор Шанин сказал так: «Есть люди, которые обладают особой харизмой и становятся символами эпохи. Татьяна Ивановна – такой человек. Она была одной из первых, кто начал процесс перестройки, и он оказался необратимым, как бы его сейчас ни называли. Для меня Татьяна Ивановна – это прорыв к правде, неустанные попытки выйти из десятка лет мифологии и войны в мир, в котором делаются усилия говорить правду».

Февраль 2002 года

– Мне хотелось бы узнать Ваше мнение о современном состоянии экономической социологии вообще и в России в частности.

– Прежде всего, я не считаю, что работаю в области экономической социологии…

– Вот это да! Вы же, по общему признанию, являетесь основателем этого направления в России.

– В каком-то смысле это действительно так, хотя правильнее было бы сказать, что у истоков российской экономической социологии стояли мы с Р.В. Рывкиной. Она в этом отношении сделала не меньше, чем я. Но мы ведь говорим о сегодняшнем дне, а я с 1995 года занимаюсь более широкой темой – исследованием социального механизма трансформационного процесса в России. Когда я приступала к работе над этой темой, то считала себя экономсоциологом, однако новая тема потребовала значительного расширения интересов. Ведь трансформация российского общества – многокомпонентный, многогранный процесс, все стороны которого тесно связаны. Объяснить социально-экономические сдвиги, происходящие в нашем обществе, абстрагируясь от политических, правовых, культурных процессов, невозможно. Это становится особенно очевидным благодаря ежегодному проведению симпозиумов Интерцентра «Куда идет Россия?..» Как его президент и редактор трудов я первой получаю все его материалы. И должна сказать, что для понимания моей темы доклады историков, экономистов, политологов, культурологов не менее важны и интересны, чем доклады социологов.

Вместе с тем хотелось бы подчеркнуть преемственность моих современных исследований по отношению к прежним. Дело в том, что в центре развивавшейся нами в Новосибирске концепции экономической социологии находилась категория социального механизма развития экономики. Все остальные разделы читавшегося нами в Новосибирском государственном университете курса экономической социологии и готовившейся монографии «Социология экономической жизни» подчинялись именно этой идее. Мы считали, что представление о социальном механизме (или механизмах) развития экономики позволяет выявить глубинные недостатки действовавшей экономической системы и предложить пути ее радикального совершенствования. Сейчас предмет моего исследования расширился, это уже не экономика, а общество в целом. Но методология осталась прежней. И в деятельностно-структурной концепции трансформационного процесса в России, которую я сейчас развиваю, центральное место, как и прежде, занимает понятие социального механизма, обеспечивающего воспроизводство и развитие этого процесса. Конечно, за 20 лет мое представление о строении и принципах функционирования внутренних механизмов социальных процессов изменилось. Но убежденность в реальности их существования и важности познания только возросла.

Так что, когда мне приходится формально определять свою специальность, я пишу либо «социология, экономика», либо «экономическая социология». Но это – как бы мой дом, откуда я вышла и куда время от времени возвращаюсь. Реальную же область своего «обитания» я, скорее, определила бы как обществоведение, в центре которого – проблемы социально-экономического развития России.

– Это вполне естественно для многих исследователей – не замыкаться в рамках одной дисциплины, поскольку интересы выходят за ее рамки.

– Разумеется, Вы правы, но все же есть разница, когда исследователь уделяет своей специализации 70 % внимания, а «окружающей среде» – 30 %, или наоборот. У меня как раз наоборот… Сейчас я отношусь к экономической социологии…

– Как к одной из областей интереса?

– В общем, да, но скорее, все-таки, как к одной из главных областей интереса.

– Понятно, что в какой-то момент Ваши интересы стали намного шире, чем экономсоциология. Но если мы вернемся к тому начальному периоду, когда Вы начали определять себя как экономсоциолог, когда примерно это случилось и при каких обстоятельствах?

– При каких обстоятельствах это случилось? Абел Гезевич Аганбегян, который был научным куратором экономического факультета Новосибирского университета, где я тогда работала, придавал огромное значение социологии вообще и социологическому образованию в частности. Надо сказать, что он был инициатором сначала чтения курсов по социологии экономистам (где-то с 1972–1973 годов), а затем организации социологической специализации. Сначала читался всего один социологический курс, потом их становилось все больше и больше, и, наконец, появилась самостоятельная специализация. Конечно, мы поддерживали движение в эту сторону, но все-таки очень важно, что нам не только не приходилось бороться, но нас еще и подталкивали. Правда, назвать специализацию «социологией» мы не могли. Ведь все студенты экономического факультета НГУ получали диплом «Экономическая кибернетика». Поэтому нашу специализацию пришлось назвать «Математические методы в социологии». А дипломы нашим социологам все равно выдавались экономические.

Со временем возник вопрос о том, что мы находимся в неравном положении с другими специализациями. У нас специализация начиналась с четвертого курса, и основополагающими курсами были, во-первых, методология и методика социологического исследования, введение в социологию, а во-вторых – математические методы в социологии. Причем до четвертого курса студенты чистую экономику изучали. И когда они выбирали специализацию в конце третьего курса, то вообще ничего о социологии не знали. Нужна была дисциплина, которая читалась бы раньше – хотя бы на третьем курсе. И тогда мы задумались, какой наиболее общий курс мы должны читать студентам-экономистам, чтобы приобщить их к социологии. Ведь каждый научный сотрудник социологического отдела ИЭиОПП СО АН, которым я руководила, занимался чем-то своим. Я, например, тогда разрабатывала методологию системного изучения деревни. Но было бы очень странно, если бы на экономическом факультете всем студентам читался такой курс. Хотя, конечно, на нашей специализации он проходил как спецкурс, но для всего факультета нужно было что-то значительно более общее. И тогда мы задумались: а в какой, собственно, области работает наш коллектив? И пришли к выводу, что ни в социологию труда, ни в социологию села наши интересы не укладываются. А к этому времени мы как раз подготовили исследовательский проект под названием «Социальные механизмы развития экономики (на примере АПК)». Поскольку его готовил мой сектор (у нас примерно половина отдела работала в секторе социальных проблем села, отсюда и подзаголовок «на примере АПК»). Но сам по себе замысел был значительно шире. И именно он нашел отражение в проекте, который обсуждался на известном научном семинаре в 1983 году. Семинар задумывался как обсуждение исследовательского проекта, а не моего доклада, но фактически вылился в обсуждение доклада, сделанного, так сказать, в дополнение к проекту.