Роман Масленников - Новая PR-элита

А потом вдруг неожиданно выключился! Оказывается, приезжал в Махачкалу министр здравоохранения Потапов. И наш министр хотел к его приезду сделать что-то уникальное. Это я узнал через год. Это судьба у меня такая. Оказывается, они там сидели, и наш министр Потапову рассказывал, что мы хотим центр саморегуляции сделать, а тот ему сказал толи в шутку, толи под рюмку: «Ты онанизмом не занимайся!» – потому что у него слово «саморегуляция» так проассоциировалось, а собеседник не стал уточнять, доказывать, испугался страшно, поэтому все сразу выключилось.

Два-три года у меня ни жилья не было, ничего. За это время мы провели там пять школ по двадцать дней для врачей, психологов из ста пяти городов России. Ко мне приезжали, у меня были статьи в медицинской газете. Статьи были во всех газетах, прямо сказать. В «Комсомольской правде» у меня была статья большая.

Сами журналисты приезжали?

Журналисты, все приезжали, потому что у меня в девяностом году вышла книжка «Ключ к себе», тираж был двести тысяч. Тогда большими тиражами делали. Конечно, «Ключ к себе» – это хорошая книжка была, я и сейчас ею горжусь. Человека можно научить в десять раз быстрее управлять своим состоянием, чем это можно сделать по системе йоги, и так далее. В связи с этим мы потом пять лет с Анатолием Алексеевым, режиссером, вели по центральному телевидению передачу «Помоги себе сам», то есть меня знали в стране.

Потом пошла коммерциализация телевидения, сейчас там только шаманы и шарлатаны, все это для оглупления народа, «Битвы экстрасенсов» и так далее. А так, чтобы учить людей, нет. Давай перекинемся на восемьдесят первый год.

Я вообще хотел узнать, как вы к этой проблематике подошли? У вас же врачебное образование, медицинское?

Да, я врач, уже заслуженный.

Вернемся к медицинскому институту, когда я после школы учился в мединституте в Дагестане. У нас был очень крупный институт. Нас отправляли в Тулу, Москву – куда угодно. Потому что база хорошая была. Я вообще в детстве был «книжным» мальчиком, потому что у меня мама была деканом филфака педагогического института, а папа был руководящим работником. Я все время читал, читал, читал: психологию, фантастику – все, что угодно. Было очень интересно, как устроен человек, как устроена вселенная. Я постоянно об этом думал. И когда я поступил в мединститут, оказывается, вместо психологии, как устроен человек в контексте его внутренних ресурсов и возможностей, – анатомия, латынь. Два года анатомии, когда каждую косточку изучаешь, каждую вырезку по-латыни и по-русски, скука! И тогда я создал внутри института кружок. Начитался фантастов: «Понедельник начинается в субботу», «Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства» Стругацких и пр. Я создал кружок, чтобы мы занимались психологией, философией. Я уговорил пять-шесть человек, что мы будем заниматься. Я активным и творческим парнем был. Они вяло согласились, не зная, о чем речь идет – балбесы же все были, пока молодые.

Я пошел к зав. кафедрой психиатрии, профессору Глазову и говорю ему: «Вот, я кружок создал, НИИ ЧаВо, и хотел бы Вас попросить, чтобы Вы выделили ассистента, чтобы он с нами занимался». Он говорит: «Приходи в понедельник». Я в понедельник пришел, а там мужчина в белом халате, аспирант из Ленинграда, а брюки с военной окантовкой. Видимо, откуда-то пригласили уже товарища побеседовать. И он мне вопросы задает не по существу, не спрашивает, чего мы хотим делать, а кто комсомольцы, у кого какие родители, где работают? Я говорю: «А чего вы меня не спрашиваете, что мы хотим сделать?»

Короче говоря, потом они затеяли показательное комсомольское собрание. Пригласили всех комсоргов всех вузов Махачкалы. Пригласили оттуда комсомольских лидеров, секретарей, и я захожу в этот кабинет, а там длинный стол, слева сидят партийные работники, зам. ректора, а справа – все молодые. И вдруг выскакивает наш комсомольский секретарь института и кричит: «Как ты, Алиев, до этого докатился?» Я никак понять не мог, чего они от меня хотят. И тут я начал рассказывать, что я читал книги, что хотел создать кружок, чтобы мы могли заниматься. Вдруг смотрю, справа заволновался ряд молодых людей, они мне записочки показывают: «Скажи, что ты все понял, что ты больше не будешь», – это они мне помогали. А левый ряд – как танки, суровые, нахмуренные. Мне сказали, чтобы я так больше не делал, я дал слово и все закончилось. Времена такие были!

Ко всему новому с неприязнью относились…

Нет, не к новому. Хорошо, что мои родители были очень известными в республике людьми, уважаемыми, они с кем-то поговорили, объяснили суть. А то мне могли пришить антигосударственную деятельность. Это мне потом уже, через много лет, сказали, что со мной еще хорошо обошлись.

Но вы этого занятия не оставили?

Нет, конечно! Для меня это было дико. Что же в этом было такого плохого? Я думал, они гордиться должны, что их студенты такие активные, хотят наукой заниматься.

Второй элемент тоже был смешной: меня пригласили сделать выступление на международном конгрессе. Тогда было модно такое направление как психотроника. И вот в Монте-Карло второй международный конгресс по проблемам психотроники. Мне по знакомству дали пригласительное, а я в Дагестане! Я написал доклад и пошел к заву БРИЗа – бюро рационализаторов и изобретателей, которое разрешает или запрещает выпуск статей в печать за пределами института. Завом тогда был мой преподаватель и зав. кафедрой нервных болезней, профессор Лихтенштейн. Он не согласился дать мне справку на выпуск статьи! У нас, говорит, студенты в международных конгрессах не участвуют. Я говорю: «Как же не участвуют? Вот же приглашение на мое имя». Так я ничего и не добился. Я тогда был расстроен, говорил: «Как же вы можете? Я же ваш студент! Вы гордиться должны, что ваши студенты участвуют на международных конгрессах». Это все было нелепо построено.

Кстати говоря, этого профессора, Лихтенштейна Владимира Абрамовича, я очень уважаю, потому что он создал в свое время уникальнейший прибор «Термопульсатор». В ритме собственного дыхания пациента подавали с помощью датчика теплового воздействия на область под носом тепло. Но секрет был именно в этой синхронизации, что, оказывается, в момент вдоха, когда тебе нагревают под носом, ты через пять-шесть минут расслабляешься. Это гораздо эффективнее, чем «Электросон», и без всяких электрических импульсов. Я инстинктивно не любил лекарства, я интересовался иглоукалыванием и гипнозом, чтобы понять, как устроены резервные возможности человека, и этот аппарат сразу вызвал у меня дикий интерес. Я профессора за это уважал, несмотря на то, что он не давал мне публиковаться из-за консерватизма. Жаль, что он никак не мог его реализовать! Тогда возможности не было широко распространить его. Были написаны научные труды, но люди не могли получить эти приборы, так как они были в единичном экземпляре. Хотя этот прибор мог заменить «Электросон» и массу веществ, с помощью которых расслабляют человека.