Майкл Льюис - Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира

— Восточные немцы — это греки в Германии, — говорю я.

— Осторожнее, — отвечает она.

Из Дюссельдорфа мы едем в Лейпциг и там садимся на поезд, который везет нас до Гамбурга, где мы собираемся посмотреть борьбу в грязи. По пути она развлекает меня поиском фекальных признаков в родном языке. «Kackwurst — это фекалии, — произносит она скрепя сердце. — Буквально это переводится как “колбаска из дерьма”». И это ужасно. Когда я вижу колбаски, не могу думать ни о чем другом». Она на минуту задумывается. «Bescheissen означает “обосрать”, Klugscheisser — “умник сраный”».

— Если у вас много денег, — продолжает она, — про вас говорят, что вы Geldscheisser, т. е. “срете деньгами”». Она вспоминает еще несколько примеров на эту тему и поражается их обилию, затем произносит: «А если вы оказались в плачевном состоянии, то говорите: “Die Каске ist am dampfen”, т. е. “я в полном дерьме”». Она останавливается, понимая, что подбрасывает доводы в пользу теории немецкого национального характера.

— Это же просто слова, — говорит она.

— Конечно, — отвечаю я.

— Это еще ничего не значит.

За Гамбургом мы останавливаемся пообедать на ферме, владельца которой зовут Вильгельм Неллинг. Он немецкий экономист, ему за 70, но прыть как у молодого. У него точеные черты лица и серебристая седина аристократа, а вот голосовые связки как у фаната с задних рядов. «Греки хотят, чтобы мы платили за их обед, — рокочет он, показывая мне свой козий загон. — Вот почему они устраивают беспорядки на улицах! Бааа!» В то время, когда обсуждалась идея перейти на евро, Неллинг был управляющим Bundesbank. Когда дискуссия вышла на серьезный уровень, он стал резко выступать (и выступает по сей день) против евро. Он написал мрачный памфлет под названием «Прощай, немецкая марка?» (Goodbye to the Deutsche Mark?), затем еще один, более декларативный, который назывался «Евро — путешествие в ад» (The Euro: A Journey to Hell). В попытке оспорить закономерность введения евро на конституционной основе он вместе с тремя другими известными немецкими экономистами и финансовыми лидерами возбудил судебное дело, которое до сих пор ходит по инстанциям. Как раз перед тем, как немецкую марку вывели из обращения, Неллинг пытался убедить Bundesbank, что им следует сохранить все банкноты. «Я сказал: “Не уничтожайте их в шредере!”» Теперь речь его наполняется пафосом, и он выскакивает из кресла в гостиной своего дома. «Я сказал: “Соберите их в связки и на всякий случай сохраните!”»

Он понимает, что слишком увлекся: ввязался в напрасное и бессмысленное дело. «Разве можно все вернуть? — говорит он. — Мы знаем, что не можем этого вернуть. Если они скажут: “Ну, хорошо, мы были неправы, вы были правы”, то что прикажете делать? Это вопрос на сто тысяч миллионов долларов». Он думает, что знает, что следует делать, но не думает, что немцы способны это сделать. Идея, которую он предложил вместе с другими инакомыслящими немецкими экономистами, заключается в том, чтобы разбить Европейский союз на две финансовые зоны. Один вид евро мог бы служить резервной валютой для таких стран-неплателыциков как Греция, Португалия, Испания, Италия и т. д. Основная валюта могла бы использоваться в «однородной группе стран, т. е. стран, на которые можно положиться». Он перечисляет эти надежные страны: Германия, Австрия, Бельгия, Нидерланды, Финляндия и (он секунду колеблется) Франция.

— Вы уверены, что Франция входит в эту группу?

— Мы это обсуждали, — говорит он серьезно. Они решили, что Францию нельзя исключать как весомого члена сообщества. Иначе возникла бы весьма неловкая ситуация.

Говорят, что, когда он председательствовал на переговорах по Маастрихтскому договору, который предусматривал введение евро, премьер-министр Франции Франсуа Миттеран в личной беседе обмолвился, что впрягать таким образом Германию в ярмо с остальной Европой означает нарушить равновесие, а несбалансированность неизбежно приведет к кризису, но к тому времени, как кризис разразится, его уже не будет, и разбираться с ним придется другим. Даже если Миттеран говорил не этими самыми словами, он вполне мог такое сказать, потому что думал именно так. В то время многим, и не только руководству Bundesbank, было очевидно, что эти страны не одного поля ягода.

Но как тогда такие, казалось бы, умные, успешные, честные и организованные люди, как немцы, позволили втянуть себя в такую скверную историю? В своих финансовых делах они скрупулезно, пункт за пунктом проверяли содержимое на тухлинку, но тем не менее оставили без внимания доносившийся оттуда тлетворный дух. Неллинг чувствовал, что проблема уходит корнями в немецкий национальный характер. «Мы присоединились к Маастрихтскому договору, потому что у них были эти правила, — говорит он, когда мы идем в кухню, где я вижу тарелки, наполненные белой спаржей — гордость немцев, которым удалось ее вырастить. «Нас вовлекли в это дело обманным путем. Немцы в большинстве люди доверчивые. Они доверяют и верят. Им нравится доверять. Им нравится верить».

Если у заместителя министра финансов на стене висит напоминание о том, что он должен понимать точку зрения других, то вот вам возможное объяснение этому. Другие ведут себя не так, как немцы: другие лгут. В этом финансовом мире, обители лжи, немцы выглядят как аборигены на заповедном острове, не привитые против болезни, которую приносят туристы. Они руководствовались одними и теми же инстинктами, доверяя дельцам с Уолл-стрит, когда те продавали им облигации, или французам, когда те обещали, что им не потребуется финансовая помощь, или грекам, когда те клялись, что их бюджет сбалансирован. Такова одна из теорий. Другая теория объясняет легковерие немцев тем, что их мало волновала цена ошибки, поскольку они получили определенные выгоды. Для немцев евро не просто валюта. Это средство, помогающее смыть прошлое. Это еще один мемориал «Холокост». И хотя общественное мнение Германии против помощи грекам, им благоприятствуют другие, более могучие силы.

В любом случае, если вы помешаны на чистоте и порядке, но втайне питаете слабость к грязи и хаосу, то непременно попадете в беду. Не бывает чистоты без грязи. Не бывает непорочности без порока. Интерес к одному предполагает интерес к другому. Молоденькая немка, которая возила меня по Германии, не проявляет интереса ни к тому, ни к другому, и трудно сказать, чем она является — исключением или новым правилом. Однако, послушная долгу, она смело идет в самый большой в мире район красных фонарей и выспрашивает у множества сомнительного вида немецких мужчин, где можно посмотреть женскую борьбу в грязи. Она и теперь продолжает искать новые, удивительные примеры того, как немцы находят смысл в непристойности. «Scheisse glanzt nicht, wenn man sie poliert — дерьмо не заблестит, как его ни полируй», — изрекает она, когда мы проходим мимо клуба Funky Pussy. «Scheissegal — мне на это насрать, — смеется она. — Это оксюморон в Германии, да?»