Майкл Льюис - Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира

Но вот пробка рассасывается, и мы снова летим по направлению к Дюссельдорфу. Дорога отличная, и она разгоняет взятый в аренду BMW до 210 км в час.

— Очень хорошая дорога, — говорю я.

— Ее построили нацисты, — отвечает она. — Именно это говорят о Гитлере, когда надоедает говорить то, что обычно принято. Что ж, по крайней мере он построил хорошие дороги.

ЕЩЕ В ФЕВРАЛЕ 2004 Г. ФИНАНСОВЫЙ аналитик из Лондона по имени Николас Данбар опубликовал сенсационный материал о немцах из Дюссельдорфа, которые работали в банке IKB и затеяли нечто новое. «Название IKB постоянно мелькало в Лондоне благодаря продавцам облигаций, — говорит Данбар. — Банк воспринимался как тайная дойная корова». В крупных фирмах с Уолл-стрит были сотрудники, в обязанности которых входило получение кучи денег и ублажение клиентов из Дюссельдорфа, когда те приезжали в Лондон.

Рассказ Данбара, в котором он описывал, как малоизвестный немецкий банк стремительно превращался в крупнейшего клиента Уолл-стрит, был напечатан в журнале Risk. Банк IKB, который был создан в 1924 г. с целью секьюритизации платежей по репарациям государствам — членам антифашистской коалиции, впоследствии превратился в успешного кредитора, клиентами которого были немецкие компании средней руки, а потом начал превращаться в нечто иное. Частично банком владел Немецкий государственный банк, но у самого IKB не было правительственных гарантий. Это было частное немецкое финансовое предприятие, которое, судя по всему, шло в гору. И вот они берут на работу человека по имени Дирк Ретиг, немца с опытом работы в Соединенных Штатах (он работал в State Street Bank), для развития новых, интересных начинаний.

С помощью Ретига IKB создал некое подобие банка под названием Rhineland Funding, который был учрежден в Делавэре и котировался на бирже в Дублине. Они не называли это банком. Если бы его назвали банком, у них могли бы поинтересоваться, почему он не подлежал банковскому регулированию. Они называли его «кондуитом» — преимущество этого слова заключалось в том, что никто толком не знал его значения. Rhineland заимствовал деньги на короткий срок, выпуская так называемые коммерческие бумаги. На вырученные деньги он покупал долгосрочные «структурированные кредиты», которые на деле были эвфемизмом для облигаций, обеспеченных американскими потребительскими кредитами. Многие из инвестиционных банков с Уолл-стрит, которые привлекали деньги для Rhineland (продавая его коммерческие бумаги), продавали Rhineland облигации, обеспеченные американскими потребительскими кредитами. Прибыли Rhineland складывались из разницы между процентной ставкой за кредит и более высокой процентной ставкой по средствам, которые они предоставляли взаймы путем покупки облигаций. Поскольку все предприятие было гарантировано IKB, агентство Moody's присвоило Rhineland самый высокий рейтинг, что помогло банку Rhineland получать дешевое финансирование.

Немцы из Дюссельдорфа выполняли одну критически важную работу: консультировали это офшорное предприятие относительно облигаций, которые ему следует покупать. «Мы меньше всего стремимся отдавать деньги Rhineland на сторону, — поведал Ретиг журналу Risk, — но тем не менее наша компетентность позволяет получать прибыль». Далее Ретиг объяснил, что IKB инвестировал в специальные инструменты для анализа сложных облигаций, называемых облигациями, обеспеченными долговыми обязательствами (CDO), которые в то время навязывали дельцы с Уолл-стрит. «Я бы сказал, что это стоящее вложение, потому что пока убытков у нас не было», — сказал он. В феврале 2004 г. все это представлялось хорошей идеей — настолько хорошей, что многие другие немецкие банки даже последовали примеру IKB и либо брали в аренду кондуит IKB, либо создавали собственные офшорные фирмы для покупки низкокачественных ипотечных облигаций. «Похоже, это довольно выгодная стратегия», — сказал журналу Risk представитель агентства Moody’s, который присвоил коммерческим бумагам банка Rhineland самый высокий рейтинг ААА.

Я встретился с Дирком Ретигом за обедом в ресторане на берегу канала, в оживленном торговом центре Дюссельдорфа. Сумма объявленных убытков, которые эта выгодная стратегия принесла IKB, составила примерно $15 млрд, хотя их реальные убытки, вероятно, были еще больше, так как немецкие банки не спешат что-либо объявлять. Себя Ретиг считал, и не без основания, скорее жертвой, чем злоумышленником. «Я ушел из банка в декабре 2005 г.», — спешно добавляет он, протискиваясь в узкий кабинет. Потом объясняет.

Идея учреждения офшорного банка принадлежала ему. По его словам, немецкое руководство IKB ухватилось за нее, «как ребенок за конфету». Он создал банк в то время, когда владельцы облигаций получали более высокую доходность: банку Rhineland Funding хорошо платили за риск. Поскольку финансовые рынки не желали замечать тучу на горизонте, к середине 2005 г. цена риска резко упала, и, соответственно, упала доходность облигаций, обеспеченных американскими потребительскими кредитами. По словам Ретига, он пошел к начальству и сказал, что, если им стали платить гораздо меньше за риск по этим облигациям, IKB следует искать другие пути получения прибыли. «Но они наметили себе сумму прибыли и хотели получить ее. Чтобы получить ту же самую прибыль при более узком распределении риска, они попросту должны были покупать больше облигаций», — говорит он. Руководство, добавляет он, не желало его слушать. «Я показал им, что рынок разворачивается, — говорит он. — Но все это выглядело так, словно я отнимал у ребенка конфетку. Я стал врагом». Когда он ушел, за ним последовали многие другие, и штат инвестиционных сотрудников сократился, но инвестиционная деятельность резко активизировалась. «Половина оставшихся сотрудников, обладающая примерно третью опыта, удвоила инвестиции, — говорит он. — Им приказывали покупать».

Ретиг продолжает описывать то, что выглядело как скрупулезно продуманная и сложная инвестиционная политика, а на деле оказалось бессмысленной, основанной на правилах стратегией. «1КВ мог оценить CDO с точностью до одного базисного пункта», — сообщил один восторженный наблюдатель журналу Risk в 2004 г. Однако это было бессмысленно. «Они, например, с мелочной дотошностью выясняли, под кредиты какого низкокачественного оригинатора выпущены эти CDO, — говорит Николас Данбар. — Они предпочитали не связываться с кредитами First Franklin, но принимали Countrywide. А разницы не было никакой. Они спорили об облигациях, которые впоследствии упали со 100 % [номинал] до 2–3 % [от номинала]. Все, что они делали, это покупали облигации, которые падали до трех, а не до двух». Если облигации, которые предлагали фирмы с Уолл-стрит, удовлетворяли правилам, установленным экспертами IKB, они тут же без дополнительной проверки отправлялись в портфель Rhineland Funding. А облигации становились все более рискованными, потому что кредиты в их основе становились все более и более безумными. По словам Ретига, после его ухода в IKB осталось только пять инвестиционных специалистов, причем все моложе 30 и у всех лишь по паре лет опыта. И эта молодежь была одной из сторон сделок, искусно выстроенных Goldman Sachs для торговли за свой счет, а также другими крупными фирмами с Уоллстрит — для чрезвычайно умных хедж-фондов, которые собирались играть против рынка низкокачественных облигаций. Согласно Ретигу, портфель IKB вырос с $10 млрд в 2005 г. до $20 млрд в 2007 г., «и рос бы дальше, но им не хватило времени. Они продолжали покупать, даже когда рынок рухнул. Они хотели дойти до $30 млрд».