Майкл Льюис - Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира

Вина выражается столь громко именно потому, что она уже перестала быть личной и потеряла остроту. Вряд ли кто-либо из оставшихся в живых несет ответственность за то, что здесь произошло: ответственность несут все. Но когда виноваты все, никто не виноват лично.

Во всяком случае, если бы какой-нибудь марсианин высадился на улице Берлина, ничего не зная о его истории, он мог бы задуматься: а что это за люди, которых называют «евреи», и как случилось, что они стали управлять этой страной? Но в Германии нет евреев, а если и есть, то мало. «Немцы совсем не видят евреев, — говорит Гари Смит, директор Американской академии в Берлине. — Для них евреи нереальны. Если они вспоминают о евреях, то лишь как о жертвах». Чем сильнее отдаляются немцы от своих жертв, тем истовее чтят их память. Естественно, никакой немец в здравом уме не захочет вдаваться в воспоминания обо всех ужасных преступлениях, которые совершил его предок, и вместе с тем есть свидетельства, включая мемориалы, в пользу того, что они и дальше будут развивать это направление. Один мой хороший приятель, еврей, семью которого выгнали из Германии в 1930-х гг., недавно ходил в немецкое консульство в Соединенных Штатах, чтобы подать заявление о выдаче паспорта. У него уже был один европейский паспорт, но его тревожила мысль о том, что Европейский союз может со временем распасться, и он на всякий случай хотел обеспечить себе доступ в Германию. Ответственный сотрудник консульства — ариец из отдела подбора актеров, одетый в жилет из коллекции «Звуки музыки», — вручил ему экземпляр памфлета, озаглавленного «Жизнь еврея в современной Германии» (A Jew's Life in Modern Germany).

— Не возражаете, если я сделаю снимок? — спросил он моего приятеля после оформления заявления на паспорт.

— Нет проблем, — ответил приятель.

— Можно сфотографировать вас на фоне флага? — спросил сотрудник.

Мой приятель уставился на немецкий флаг. «А это для чего?» — спросил он.

— Для нашего веб-сайта, — объяснил немецкий сотрудник, добавив, что правительство рассчитывало разместить это фото в Интернете и сопроводить надписью: «Этот человек — потомок переживших Холокост, и он решил вернуться в Германию ».

СОММЕRZ BANK СТАЛ первым частным банком, который немецкое правительство спасло во время финансового кризиса вливанием $25 млрд, но не это послужило причиной моего внимания к нему. Однажды вечером, прогуливаясь по Франкфурту с немецким финансистом, я заметил силуэт здания Commerzbank на фоне неба. В Германии есть закон, запрещающий строить здания выше 20 этажей, но Франкфурт допускает исключения. Небоскреб Коммерцбанк-Тауэр имеет 53 этажа и необычную форму: он напоминает гигантский трон. Верхняя часть здания, подлокотники трона, скорее декоративна, чем функциональна. Немецкий финансист, который был частым посетителем банка, отметил интересную деталь: стеклянную комнату наверху с видом на Франкфурт. Это мужской туалет. Сотрудники Commerzbank приводили его туда, чтобы показать, как на виду у всех он может наделать на Deutsche Bank.

Глава Commerzbank Клаус-Петер Мюллер работает в Берлине, в еще одном весьма примечательном для Германии месте. Его офис располагается рядом с Бранденбургскими воротами. Раньше Берлинская стена проходила примерно через то место, где сейчас середина здания. Одна сторона здания некогда была зоной стрельбы на поражение для пограничников ГДР, а на фоне другой Рональд Рейган произносил свою знаменитую речь. («Г-н Горбачев, откройте эти ворота. Г-н Горбачев, снесите эту стену!») Глядя на него, никогда не скажешь, что так могло быть. «После разрушения стены нам предложили выкупить это здание, так как оно принадлежало нам до войны, — говорит Мюллер. — Но при условии, что мы вернем ему первоначальный вид. Все приходилось делать вручную». Он показывает на старинные по виду медные дверные ручки и окна. За последние пару десятков лет во всей Германии постепенно, камень за камнем, отреставрировали центры городов, полностью разрушенные во время Второй мировой войны. Правительство Германии согласилось выделить огромную сумму на восстановление Берлинского городского дворца, старинного королевского дворца, который сровняли с землей в 1950-х гг. по указанию восточногерманских властей, с тем чтобы он выглядел точно так же, как на довоенных фотографиях. Если эта тенденция сохранится, то когда-нибудь Германия совсем не будет напоминать внешне об ужасных событиях прошлого, обо всем ужасном , что там произошло. «Не спрашивайте меня, во что это обошлось», — говорит глава банка и смеется.

Затем он дает мне тот же обзор немецких банков, который я услышу от полдюжины других рассказчиков. В Германии, в отличие от Америки, банки в основном не частные. Большинство банков либо полностью субсидируются государством, либо представляют собой небольшие сберегательные кооперативы. Основанные в 1870-е гг. Commerzbank, Dresdner Bank и Deutsche Bank являются единственными крупными частными банками Германии. В 2009 г. Commerzbank купил Dresdner. Оказалось, что оба банка обременены проблемными активами, поэтому объединенный банк нуждался в государственной помощи. «Мы не та нация, которая торгует за свой счет», — говорит Мюллер, который довольно быстро доходит до сути банковский проблем Германии. Немецкие банки никогда не помышляли о рискованных делах. Банковское дело, осуществляемое на немецкий манер, олицетворяет не столько свободное предпринимательство, сколько коммунальное предприятие. «С какой стати платить 20 млн 32-летнему трейдеру? — задает Мюллер риторический вопрос. — Он пользуется офисными площадями, информационными технологиями, визитной карточкой с именем первоклассной компании. Если я заберу у него визитку, парню, возможно, останется только торговать хотдогами». Этот человек представляет собой эквивалент главы таких банков, как Bank of America или Citigroup. И он решительно возражает против утверждения, что банкиры должны зарабатывать огромные суммы.

Вдобавок он рассказывает мне, почему текущий финансовый кризис так изменил точку зрения немецкого банкира на финансовую сферу. В начале 1970-х, когда он пришел в Commerzbank, банк открыл первое за всю историю отделение немецкого банка в Нью-Йорке, и он пошел туда работать. У него немного затуманиваются глаза, когда он рассказывает истории об американцах, с которыми тогда занимался бизнесом. Одна из историй повествует об американском инвестиционном банкире, который по оплошности сорвал сделку с ним. Так вот, тот находит его и вручает конверт с 75 штуками баксов со словами, что у него не было намерения нагреть немецкий банк на этой сделке. «Вы должны понять, — многозначительно говорит он, — как тогда формировалось мое мнение об американцах». Но за последние несколько лет, добавляет он, это мнение изменилось. Я чувствую его ощущение потери.