Михаил Кожуров - Йоч. Бизнес с подсознанием

Вадик с Матвеем вели себя смирно, никого не задевали, ложились, как все, в час ночи, вставали к первой паре. Алкоголь не употребляли, табак не курили. Два мальчика-зайчика, если не считать тренировок. Егоров затащил соседа в спортзал, и тому понравилось. Это были времена, когда Вадик стал пропускать поездки домой на выходные и месяцами не появлялся у мамы. Огороды уснули до весны и не особо нуждались в его заботе, зато в освободившиеся субботы можно было сходить еще на одну тренировку. Да и расчесывать проблему по имени Саша совсем не стоило. Все складывалось если и не чудесненько, то чудненько.

Октябрь и Мигель решили не нарушать рифмы и подкрались незаметненько. В тот вечер Егоров вернулся из спортзала, развесил куртку и штаны от кимоно, мокрые после тренировок, сушиться по стульям, сходил в душ и лег спать. В два часа ночи дверь распахнулась, и из образовавшегося проема, заслонив коридорный свет, на него уставилось огромное черное существо. Здоровенное, мама не горюй! А так негр как негр.

– Ты кто? – где-то в верхней части существа сверкнули белки глаз, взяв к себе в компаньоны и зубы.

– Вадим, – Егоров даже не поднялся с кровати.

«Вот ведь сука, даже не поздоровался. Ну, и я вставать не буду!»

Мигель включил свет, посмотрел на кимоно, затем на плакат с Брюсом Ли на стене, затащил в комнату пару баулов и молча вышел. Конечно, он не испугался всех этих прозрачных намеков о бесперспективности силовой операции по освобождению жилплощади, просто у него имелись планы отметить свой приезд совсем в другом антураже и компании. Визит будущего соседа произвел на Егорова впечатление, и поэтому он проворочался в постели лишние десять минут, пытаясь заснуть. Об отстаивании жилплощади в честной рукопашной с таким громилой в условиях замкнутого пространства не могло быть и речи, поэтому ему всю ночь снились кирпичи: красные, рыжие, белые, попался даже один черный. Волновался парень.

Вернулся Мигель утром пьяный и голодный. Вадик уже проснулся и как раз начал готовить завтрак. Молодежь пыталась имитировать бургеры, подражая единственному в стране Макдональдсу на Пушкинской площади в Москве. Егоров готовил горячие бутерброды: обжаривал колбасу, потом клал ее и мелко нарезанные соленые огурцы на ломоть хлеба, сверху накрывал куском сыра и помещал обратно в сковородку, накрыв крышкой. Хлеб снизу подрумянивался, а сыр аппетитно растекался по колбасе. Предел мечтаний голодного студента.

– Есть будешь? – нужно было как-то налаживать отношения с иностранным соседом. Искать новую комнату посреди учебного года являлось делом геморройным, и Егоров ударил в первую попавшуюся потребность соседа.

– Давай, – кубинца слегка удивил такой поворот событий и похоже сбил первоначальные настройки на поиск повода для конфликта.

Он ел медленно, словно стараясь наслаждаться не столько едой, сколько тишиной: слегка причмокивая и периодически как бы вслушиваясь в свой желудок. Егоров сделал такой вывод, наблюдая, как сосед в паузах жевательного процесса посматривал на свой огромный живот. Закончив с бутербродом, Мигель откинулся на спинку стула, закрыл глаза и выпятил блестящие от жареной колбасы толстые губы. Через пару минут молчания внутренняя бухгалтерия местного команданте пришла к неоспоримому заключению о возможной чрезвычайной полезности соседа:

– Что тебе нужно, чтобы вот так было каждое утро? – вопрос Мигеля был не праздным. В стране уже ввели карточки на продукты, а кубинцы сидели на льготном обеспечении в отличие от своих российских собратьев, и рацион такого снабжения был намного обильнее, чем у полуголодной страны. Союз пытался еще хоть как-то сохранить лицо, если не внутри, так хотя бы снаружи. Лозунг «все лучшее детям» не уточнял, чьим именно детям все это должно доставаться, и давал возможности широко смотреть на жизнь советским чиновниками. Широта в первую очередь касалась их самих, а также иностранцев. Пусть даже из почти чужого лагеря. Извечный социалистический комплекс обгонялок и перегонялок всех кого не попадя и в чем не попадя.

– Колбаса и сыр. Огурцы из дома привезу. С хлебом проблем не предвидится. Пока… – ответил Егоров, чувствуя назревающий успешный кулинарный альянс.

– Тогда есть предложение, – кубинец хлопнул в ладоши. – Ты берешь на себя завтраки, а я – обеды и ужины.

– Ты не заметил, что в комнате живет еще один человек? – Вадик указал ножом на третью кровать в комнате. – Что он возьмет на себя?

– А Скрипач не нужен, родной. Он только лишнее топливо жрет, – неожиданно выдал Мигель цитату из «Кин-дза-дзы», чем изрядно удивил Егорова.

Оказалось, что местный Че Гевара глубоко и всесторонне знал русский язык. У него был русско-испанский словарь, но не с отдельными слова, а с пословицами, поговорками, идиоматическими выражениями. И кубинец любил блеснуть незаурядными знаниями великого и могучего в любой подходящей беседе. То же самое относилось к нашим фильмам и книгам.

Вопрос Матвея действительно решился сам собой. Он вернулся от родителей на следующий день, бодро познакомился с новым соседом и убежал помогать кому-то в очередном общажном переезде. Суетливость Матвея соревновалась только с его навязчивым желанием лезть в чужие дела. За способность бывать в разных местах одновременно его прозвали сначала Электроном, а потом просто Вжиком из диснеевского мультика о жизни двух веселых бурундуков.

Тем временем Мигель обнаружил, что в одном из его баулов осталась бутылка кубинского рома и банка консервированного манго. Все домашнего приготовления, а значит, наполненного любовью и теплом мамы. О чем он не преминул напомнить. От такого не отказываются.

– Садись, Вадя, будем пить. Тут как раз на двоих, – Мигель налил стакан восьмидесятипроцентного кубинского самопала. Егоров имел опыт общения с алкоголем лет с пятнадцати. В то время, когда его сверстники распивали «Три топора»  [1] Известная в Советском Союзе марка портвейна «777». на такое же количество лиц в подъезде, Вадика в семье очень близких маминых друзей учили пить культурно и правильно. К этому времени он попробовал практически все напитки и понимал нюансы любой занимательной наркологии. Так что, несмотря на разницу в возрасте три года, сошлись достойные друг друга бойцы. Как только Мигель закончил наливать стакан, в комнату влетел запыхавшийся Матвей:

– Ребят, дайте воды, умираю, – он схватился за налитый стакан. – Можно? – вопрос был риторический, поскольку общажный кодекс никто не отменял.

Егоров попытался сделать предостерегающий жест, но, встретив взгляд кубинца, передумал. Тот с интересом наблюдал надвигающуюся с последним глотком катастрофу.