Владислав Крапивин - Стеклянные тайны Симки Зуйка

Сходили на запруду, искупались. Но без радости. Мик был, конечно, весь в тревожном ожидании, хотя и старался вести себя беззаботно. А на запруде оказалось многолюдно и гвалтливо – там бултыхался десяток незнакомых пацанов. Хотя это Симке незнакомых, а Мика они знали. И называли его Ржавый. «Ржавый, здор о во!.. Ржавый, а где твой мячик?.. Эй, Ржавый, ты чё не приходишь в футбол играть?»

– Почему они тебя так зовут? – угрюмо и вполголоса спросил Симка.

Мик безразлично пожал плечами:

– Потому что вот, волосы такие… – и провел мокрой ладонью по жесткой, похожей на стружку прическе.

– Они же не ржавые, а медные. И то чуть-чуть…

Мик снова шевельнул плечом с пятнистым загаром. Ему было все равно. Лишь бы Фатяня спас мяч.

И Фатяня спас его!

Когда пришли на Фатянин двор, мяч – тугой и словно улыбающийся – лежал в подорожниках. Фатяня разогнулся над опрокинутым мопедом.

– Забирайте шарик. Только пришлось сделать пробку.

В мяче, посреди заплатки из рыжей резины, торчал бронзовый колпачок велосипедного ниппеля. Мик с опасливой улыбкой потрогал колпачок мизинцем (все еще с бледным следом чернил).

– Да не боись, держится крепко, – успокоил Фатяня. – А без него никак нельзя теперь. Если вытащить, сразу пшик!

Мик ликовал:

– И не надо вытаскивать! Так даже лучше! Будто ось на полюсе!

– А вертеться на пальце будет? – осторожно сказал Симка.

Мик поставил мяч на мизинец вверх колпачком. Словно острый бронзовый палец прошел мяч насквозь и выскочил вверху. Мик скользящим ударом ладони хлопнул по красному боку. Мяч завертелся.

– Ну, цирк!.. – изумился Фатяня. Мик высоко подбросил и поймал мяч. Казалось, он сейчас раскланяется, как жонглер на арене. Но он вдруг спохватился, порозовел, опустил голову. И сказал с прерывистым сопеньем:

– Самое-самое… большущее спасибо…

– Да ладно, чего там, – застеснялся Фатяня. – Если ослабеет, приходите, я подкачаю…

На улице Мик радостно поделился с Симкой:

– Это ведь даже хорошо, что такая пробка!

– Пвобка ховошо, – поддержал его Андрюшка. – Квасиво.

– А ты помалкивай, злодей, – пробормотал Симка и виновато покосился на Мика.

Тот присел перед тележкой на корточки.

– Не надо ругать Андрюшку. Он хороший мальчик…

– Я ховоший майчик, – без лишней скромности согласился Андрюшка. – Мик, дай мяч-ч.

– Еще чего! – взвился Симка. – Чтобы опять дыра?

Но Мик дал Андрюшке мяч. Сказал, что бояться нечего, потому что два одинаковых несчастья подряд случаются очень редко. И они повезли Андрюшку домой.

Мик оказался прав с мячом несчастья больше не случилось. Но другое несчастье было такое, что недавняя беда забылась в один миг.

Пьяная гадина Треножкин разломал телескоп.

Алёна потом рассказывала, как это случилось. Она все видела из раскрытого окна мезонина.

Треножкин вернулся откуда-то на мотоцикле, вволок его в калитку. Протащил через двор и поставил почему-то недалеко от Микиного сарая. Был Треножкин то ли изрядно поддатый, то ли в «психованном» состоянии. Пнул свой несчастный трофейный BMW, выругался, конечно, и зачем-то посмотрел вверх – словно просил у неба защиты от своей неприкаянной жизни. И взгляд Треножкина упал на телескоп…

После уже, через несколько дней, когда дед Мика «взял этого скота за жабры» и выяснял подробности, оказалось вот что: Треножкину почудилось, будто «эта бандура» накрыта клеенкой, которой он, Треножкин, в недавние времена укрывал в своем сарайчике с дырявой крышей мотоцикл. Недавно клеенка у него потерялась, и сегодня вдруг осенило Треножкина, что «интеллигентский недобиток и его дружок стырили чехол для своих сопливых игр» (раньше ему, идиоту, это в голову не приходило, хотя он видел клеенку накануне!).

Он притащил из сарайчика багор.

Он дотянулся до крыши, зацепил клеенку и дернул. А она была прижата по краям кирпичами. И один кирпич слетел и брякнул Треножкина по темени («Чуть не убил, падла!»), а потом ударил по бензобаку.

Этого Треножкин вынести не мог! Он любил капризный BMW больше, чем всех своих жен (прошлых и нынешнюю). В нем воспылала справедливая ярость. Багром он зацепил чугунную подставку, сдернул телескоп с крыши и растоптал трубу, изрыгая мат и всякие обещания. А оторвавшуюся линзу забросил на поленницу.

Разгром был учинен за несколько секунд. И когда Алёна с тяжелым половником вылетела на двор, телескоп уже погиб. Вместо трубы лежало среди облетевших одуванчиков плоское фанерное корыто с дырами от подкованных сапог. А линза косо торчала на двухметровой высоте, наклонно застряв между поленьями.

Треножкин не выдержал гневного напора «конопатой психопатки» и укрылся в доме. Оттуда он грозил Алёне вместе со своей супругой (в трудные минуты Треножкины забывали распри и объединялись против общего врага). Алёна сперва колотила половником в дверь, потом отбросила его, отошла и заплакала над бывшим телескопом.

В этот момент и появились Мик и Симка.

Алёна, всхлипывая, рассказала, как случилась беда.

Во время рассказа Мик стремительно бледнел. Щеки сделались такими белыми, что даже загар куда-то пропал, а на коже выступили редкие веснушки, которых раньше Симка не видел.

Мик нагнулся, поднял половинку кирпича и взвесил в руке.

«Мик, не надо», – хотел сказать Симка и… тоже поднял кирпич, тоже взвесил.

Мик пошел к двери Треножкиных, и Симка пошел рядом. Они поднялись на крыльцо. Мик ударил кирпичом в дощатую дверь.

– Открывай, гадина! Фашист! Пьяница засраная! – голос у него был удивительно тонким и сверлящим воздух.

Симка тоже колотил кирпичом, только молча.

За дверью было тихо по-мертвому.

Мик сбежал с крыльца, встал напротив окна Треножкиных. Он был похож на кузнечика, который от гнева и обиды обрел небывалую силу. За стеклом смутно белели два лица. Мик размахнулся.

И Симка хотел размахнуться. Но увидел, как запястье Мика перехватили узловатые пальцы. Это возник за спиной у мальчишек вернувшийся из табачной лавки Станислав Львович.

– Спокойно, ребята…

Мик уронил кирпич. Симка выпустил свой.

Держа ребят за руки, Станислав Львович пошел с ними к двери Треножкина. Отпустил Симку и Мика, ударил в дверь ногой. Сказал негромко, но с пружинным звоном:

– Открой, Треножкин. Хуже будет. Ты меня знаешь.

– Ну, чё?! Чё?!.. – С плачущей рожей, в перекошенной рубахе навыпуск Треножкин возник на пороге. – Они мне, паразиты, кирпичом по бензобаку! Во, глядите, там вмятина!

Никто не успел удивиться такой чудовищной брехне. Машинально глянули на мотоцикл. У Симки навсегда отпечаталась в памяти эта картина.

Двор был разделен на две части – широкую, яркую от солнца, и узкую, укрытую резкой неровной тенью поленницы. Посреди солнечного пространства желтела фанера изуродованной трубы телескопа. Над ней все еще плакала Алёна. Грязно-синий BMW стоял у границы тени.