Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

Сколько же времени понадобится для чудесного превращения? По меньшей мере — целый длиннющий месяц. В ту пору месяц для меня означал столько же или даже больше, чем век нетерпеливого ожидания. Не знаю, как мне только удавалось побороть любопытство и горячее желание взглянуть, что же происходит внутри бутыли. Меня удерживал лишь страх, что мой неосторожный взгляд сведет на нет великое чудо. Истек наконец невыносимо долгий срок, и настал желанный день извлечения бутылки из ямы. Окружив все великой тайной и дрожа от волнения, я побежал выкапывать бутыль… Ничего не произошло! Вода осталась водою. Едва я открыл пробку, тошнотворный запах заставил меня тут же с отвращением и разочарованием забросить бутыль подальше.

Однако, в то время как я переживал свою горькую неудачу, мне пришла в голову блестящая мысль, вселив в меня радость и предчувствие новой надежды, более реальной и достижимой. «Так вот оно что! — сказал я сам себе. — Значит, если я наполню бутыль водой с цветами и снова зарою, то вода вместо того, чтобы протухнуть, превратится в духи, и я стану продавать их во все парикмахерские и всем женщинам Коста-Рики. Ясно!» Разве это рассуждение не логично? Итак, чисто случайно я открыл тайну получения самых нежных и загадочных духов в мире!

Я немедленно растер цветы, добавил к ним воды и, получив густую кашицу, набил ею флакон с тем, чтобы зарыть его в том же укромном углу двора, который послужил мне для первого опыта. Оставалось всего два месяца до полугодовых каникул, которые Томасито проведет вместе с нами, и я решил ждать его приезда, чтобы устроить сюрприз моему маленькому дяде и вместе с ним произвести торжественную церемонию извлечения бутылки. Но, когда, сгорая от нетерпения, мы наконец открыли бесценный флакон, в нос нам ударил омерзительный, тлетворный смрад, едва не вызвав у нас рвоту!

Ни гроша я не заработал ни искусством, ни естественными науками, ни алхимией — а все потому, что хотел достичь успеха силой своего таланта на основе дерзких, но честных планов. Как и следовало ожидать, опыт показал, что в нашей стране подобные качества ложатся тяжким бременем на всех, кто отважится добывать деньги. Чтобы разбогатеть, можно родиться дурнем — но безусловно необходимо быть бессовестным ловкачом, чтобы в личных выгодах эксплуатировать талант, инициативу, труд и нищету других.

В то время как я по уши увяз в чудесные и необычайные опыты, в доме у нас происходили потрясающие события.

Дядя построил под навесом — конечно, с моей помощью — специальную печь для своих особых исследований, где и работал, вернувшись из конторы, до поздней ночи.

Его опыты проваливались подобно моим, но, однако, новая печь послужила приманкой для одного предпринимателя, решившего арендовать навес и устроить там кондитерскую. Печи старой пекарни были громоздки и не годились для этой цели.

С тех пор я часами околачивался под навесом, вертясь среди рабочих, наблюдая за их движениями и пожирая глазами чудесные лакомства, которые складывались на длинные дощатые полки. Вокруг возвышались объемистые мешки с мукой и другие поменьше — с сахаром, стояли банки масла, полные корзины яиц и множество других продуктов. И пока кондитеры смеялись и пели, из печи беспрерывно появлялись позолоченные жаром вкусные изделия, распространяя горячие волны аппетитного аромата, а на огромных столах, как по волшебству, возникали начиненные желтоватым или белым кремом рожки, хрустящие пирожные, румяные корзиночки с банановым желе или гуайабой [43] Гуай а ба — плод тропического дерева гуайабо, кисло-сладкий на вкус, по внешнему виду напоминает грушу. Из этих плодов делают варенье, мармелад. , пончики, ромовые бабы, сладкие вафельные трубочки и прочие соблазнительные лакомства.

В большой кастрюле сбивались машиной яичные белки с сахаром, превращавшиеся в густую белую пену — крем для украшения безе, тортов и пирожных.

Я охотно помогал крутить сбивальную машину — за мой труд кондитеры поручали мне после работы вымыть кастрюли, и я наедался до отвала остатками сладкого крема, собирая его со стенок и дна огромной кастрюли, прежде чем залить ее водой. Мне перепадали крошки вкусного печенья, а порой и целое черствое пирожное. Но мне не давали покоя горы румяных рожков и корзиночек с нежным кремом и желе.

Я спал один, в дальней комнате, и вот однажды ночью, когда все в доме уснули, я поднялся, на цыпочках вышел в патио и, уступая непреодолимому искушению, бесшумно прокрался в кондитерскую. Никто не охранял пирожные!.. Спустя минуту я снова лежал в постели, с блаженством пожирая рожки и корзиночки. Я обрел ключ от рая сластен, и в этом раю, ночь за ночью, утолял свои самые сокровенные желания!

Когда приехал Томасито, мы вместе предавались обжорству. В полночь, улегшись в постели, мы до отвалу наедались пирожными, рожками и корзиночками, которые так приятно хрустят на зубах. Со стороны можно было подумать, что легион мышей грызет перегородки.

Но все в жизни преходяще, а тем более счастье. Владелец кондитерской внезапно умер от сердечного приступа, и производство прекратило свое существование. Глубоко тронутый смертью великодушного и доверчивого кондитера, я прочел множество «отче наш» за упокой его души, прося у нее прощения. А кроме того, пришлось навсегда сказать «прощай» моим полуночным пиршествам, которые могли поспорить лишь с пиршествами Гаргантюа.

Европейская война и диктатура братьев Тиноко [44] Европейская война — имеется в виду первая мировая война 1914–1918 годов. Реакционная диктатура братьев Тин о ко была установлена в Коста-Рике после государственного переворота, произведенного в январе 1917 года местной крупной буржуазией, и просуществовала по 1919 год. Возглавлял диктаторский режим Федер и ко Тин о ко — слепое орудие в руках реакции, бывший военным министром в правительстве Гонс а леса Фл о реса, свергнутом в результате переворота. усилили нищету костариканского народа. Исчезло из обращения серебро, его заменили медные и никелевые монеты в один и два сентаво, поток обесцененных бумажных денег наводнил рынок; денежные знаки в двадцать пять и пятьдесят сентаво презрительно назывались в народе «временками». Военные и целая армия правительственных сыщиков ни в чем не знали недостатка и носили при себе толстые пачки банкнот. Простые люди умирали от голода.

Помню, у второго отделения полиции, на площади Ла Мерсед, каждый вечер собиралась толпа оборванных мальчишек. Из окон второго этажа какие-то военные бросали горстями «временки», развлекаясь позорным зрелищем: маленькие оборвыши жадно кидались на злосчастные бумажки, рвали их друг у друга, и бывало, сцепившись, катались по булыжной мостовой.