Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

— Прекратить пляски! Никаких танцулек! Все по домам! Немедленно! — При этом он неистово потрясал револьвером.

Испуганно завизжали женщины, поднялась кутерьма. Молодой человек, высокий и белокурый, осмелился заметить:

— Сеньор, у нас есть разрешение на устройство вечера! Здесь не было никаких беспорядков. Что же случилось?

Стоя посреди сарая и со злобой глядя на окружающих, офицер торжественно объявил:

— Родина в трауре! Только что убит военный министр, генерал Хоакин Тиноко!.. [46] Хоак и н Тин о ко — младший брат Федерико Тиноко, возглавлявшего реакционную диктатуру, был фактическим руководителем диктаторского режима и организатором террора в стране. — И добавил, торопясь к выходу: — Немедленно очистить помещение, иначе дам приказ открыть огонь!

Все бросились в соседнюю пристройку, служившую гардеробной, и я видел, как мужчины обнимались и вполголоса поздравляли друг друга, а несколько девушек, чьи родственники томились в тюремных застенках, горько заплакали, вероятно подумав о страшных репрессиях, которые предпримет брат убитого. Когда помещение опустело, дядя Сакариас, тщательно закрыв окна и дверь, радостно обнял мать и отчима:

— Теперь все! Конец диктатуре!..

Когда я учился в четвертом или пятом классе, то впутался в одно приключение — оно ст оит того, чтобы о нем рассказать.

О европейской войне и диктатуре Тиноко в стране остались лишь смутные воспоминания, но последствия этих трагедий еще сказывались в ужасной, небывалой нищете нашего народа, которая росла с каждым днем.

Как-то из зоны Панамского канала в Сан-Хосе прибыл многочисленный отряд здоровенных и превосходно тренированных американских бойскаутов; их сигнальные рожки и барабаны, построения и марши произвели неотразимое впечатление на наших ребят. Отряд, в котором были парни разных возрастов, разместился на втором этаже выходящего на площадь Ла Мерсед старого казарменного здания, где раньше находилось второе отделение полиции.

У меня был в ту пору неразлучный школьный товарищ по имени Эрн есто Марин. Помню, его мать тяжело болела, а отец — бедный портной — шил кепки для подростков, зарабатывая этим на жизнь. У Эрнесто почему-то сильно дрожали руки, но он всегда был смелым и решительным и, так же, как и я, считал себя великим мастером в драках. Вот почему мы подружились.

Раз утром, когда мы вместе шли в школу, Эрнесто поделился со мной новостью:

— Знаешь? Вчера вечером собралось порядочно ребят, тут же были и взрослые… Пришли посмотреть на этих мачо [47] М а чо, или гр и нго — так в Коста-Рике зовут пренебрежительно американцев. из зоны Канала. А те из окна стали зазывать наших на бокс с ними. Кричал — кто побьет американца, получит доллар. Только чтобы одного роста были…

— Доллар! — воскликнул я, сразу же подсчитывая в уме, что можно было бы купить на эти деньги.

— Да, целый доллар… Но вчера никому не удалось выиграть. Знаешь, говорят, мачо здорово боксируются, — пояснил мой друг, а затем добавил, словно искушая меня: — Может, сегодня опять станут драться… Почему бы и нам не пойти? Мы ведь тоже знаем, как нужно работать кулаками. Давай попробуем вместе. Если один из нас проиграет, то на каждого достанется по полдоллара… Да еще вопрос, удастся ли им нас побить! Ну, как?

— А что такое бокс? — спросил я, увлеченный возможностью заработать доллар.

— Чепуха! — бросил Эрнесто. — Говорят, каждому натягивают на руки кожаные перчатки, мягонькие такие, а в общем то же, что драться на кулаках. Даже лучше. Безопасно, нос не расквасят… Хочешь? Пошли!

Я согласился, хотя меня не покидали сомнения: не слишком ясен был вопрос с этими мягкими кожаными перчатками. Конечно, в те времена едва ли кому из мальчишек, выросших среди бедноты Сан-Хосе, довелось хоть издали поглядеть на боксерские перчатки, если не считать тех, кто накануне осмелился сразиться с гринго…

После обеда, часов в пять, мы снова встретились с Эрнесто и отправились на площадь Ла Мерсед.

Перед старым зданием собралась большая толпа ребят, привлеченных вестью о прибытии бойскаутов и возможностью заработать в единоборстве несколько колонов.

Но когда мы подошли, то оказалось, что уже многие из наших побывали на импровизированном ринге и все они были биты, а остальные не решались пытать счастья после такой неудачи. Между тем какой-то тико [48] Т и ко — уроженец Коста-Рики. , член неведомой «национальной» организации, из тех, что так охотно пресмыкаются перед заезжими гринго, вызвался помочь бойскаутам. Понимая, что его неопытные и нищие соотечественники могут служить лишь тренировочной грушей для откормленных и понаторевших в искусстве бокса американцев, он высунулся из окна второго этажа и, помахивая новенькими бумажными долларами, с азартом выкрикивал:

— Глянь, ребята! Где же прославленная отвага тико? Вот они доллары! Их можно легко заполучить, стоит лишь хорошенько стукнуть какого-нибудь мачо! Можете драться по выбору, с кем угодно, — лишь бы в одинаковом весе, а если хотите, то и в меньшем! Валяйте сюда все! Пользуйтесь случаем, не будьте дураками!

Напуганный рассказами ребят, которые торчали здесь с раннего утра, я уже мысленно простился с мерцавшей перед глазами зеленоватым светом долларовой бумажкой и, по правде говоря, не отваживался драться. Но тут вмешался Эрнесто, руки его задрожали еще сильнее, чем всегда, он побледнел как полотно и со страстной мольбой произнес:

— Пойдем, Маркос, черт побери! Пойдем, а там видно будет!

Я знал, что за последние дни его матери стало хуже, а бедняга-портной безуспешно искал работу. Не потому ли, что дома так нужны были деньги на лечение, Эрнесто, подавляя страх, настойчиво предлагал попытать счастье — а может, и в самом деле удастся выколотить из гринго хоть один доллар… Отчасти из-за этой догадки, отчасти из опасения прослыть трусом я согласился, и меня вдруг охватил странный озноб.

В передней Эрнесто замедлил шаг и перекрестился. На лестнице нас поджидали два белобрысых мистера в белых спортивных рубашках и брюках, в туфлях такого же цвета. Они встретили нас потоком английских восклицаний и с подчеркнутой вежливостью пригласили подняться наверх.

Все еще не преодолев боязни, я пошел впереди. Достигнув площадки, где лестница поворачивала налево, я невольно замер в ужасе. Над залитым кровью умывальником мыл лицо какой-то коренастый паренек; спина его показалась мне знакомой. Заслышав шаги, паренек на миг повернул к нам окровавленное, распухшее лицо, быстро накинул полотенце на шею и снова сунул голову под кран. Да, это он, Туземец-Месэн, знаменитый главнокомандующий «Ла венседора»! Неужели этим гринго удалось так его отделать, так изуродовать — его, самого смелого и ловкого из всех, кого я когда-либо знал? Объятый страхом, я хотел повернуть назад. Но было слишком поздно! Один из белобрысых мистеров, посмеиваясь над моим испугом, настойчиво подталкивал меня вперед.