Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

— Но ведь человек не умирает сразу? Правда? — настаивал я, преисполненный радости и надежды.

— Думаю, что нет, — ответил Хосе.

Я наскоро проглотил завтрак и вышел на улицу, решив воспользоваться чудесным рецептом Хосе Сибахи. Вскоре в кармане у меня лежали горсть очищенных фиг и коробка спичек. Когда я пришел в школу, то направился прямо в патио, развел в углу маленький костер и, приспособив в качестве сковородки пустой жестяной ящик из-под битума, принялся жарить фиги. Получилось, однако, хуже, чем я ожидал. Расплавившись, остатки битума образовали вместе с фигами отвратительную бурую кашицу, которую я глотал, закрыв глаза и запивая водой.

Через полчаса, сидя за партой, я почувствовал себя плохо — появились рези в животе и жар. В этот день у нас был только один урок. Воспользовавшись этим обстоятельством, товарищи разработали план похода к Водопою и, выходя из школы, позвали меня с собой купаться.

— Не могу, — отговорился я. — Мне худо!

Они стали уговаривать, и я согласился пойти вместе, предупредив, однако, что сам купаться не буду.

Усевшись под обрывом и глядя, как товарищи барахтаются в воде, я вдруг почувствовал, что мои веки пылают, наливаясь свинцом. Что же теперь предпринять? Если я приду в таком состоянии домой, мать уложит меня в постель, основательно разотрет камфарным маслом, даст хорошую дозу бромхинина и большую чашку горячего имбирного напитка с лимоном и цветом бузины; ночью я буду потеть, как идиот, а наутро встану свежий, как огурчик… И вся моя затея лопнет!

Нет, так не годится! И, желая во что бы то ни стало усилить лихорадку, я тут же сбросил белье и нырнул в глубь заводи.

Не знаю, в результате ли сумасбродных выходок или случайного заболевания, но мне стало так плохо, что товарищи с трудом дотащили меня до дверей дома, а мать сразу уложила в постель, уже в бессознательном состоянии. Ночью у меня начался бред и дважды повторились сильные кровотечения. После доктор сказал, что они-то и спасли мне жизнь.

Об этих днях горячки и бреда у меня сохранились лишь смутные воспоминания, точно я смотрел на все сквозь густой туман, душивший меня. Какие-то тени, бормоча молитвы, склонялись над моей кроватью. Соскочив с постели, я носился по комнате, спотыкался и громко кричал, отбиваясь, как мне казалось, от окружавших меня индейцев и участвуя в кровопролитных битвах… Мать и дядя пытались меня успокоить и силой укладывали в постель. Помню, что в один из таких моментов, стараясь вырваться из рук дяди, я кричал:

— Не верите? Я — раненый, я вернулся с войны! Здесь под кроватью — моя каска и ружье! Посмотрите!

Горячка кончилась, но болезнь еще долго не проходила. Закончился учебный год, разъехались на каникулы товарищи, а я все еще лежал в постели. Когда же я наконец поднялся, глубокая жалость к самому себе охватила меня: я походил на горсточку костей, готовых рассыпаться от дуновения ветра.

Эта болезнь, как я понимаю, замедлила рост и приостановила мое развитие на несколько лет. Прежде я был слишком высоким для моего возраста, теперь все товарищи начали обгонять меня в росте. После, скитаясь по банановым плантациям Атлантического побережья, я заболел другой, еще более жестокой лихорадкой, и в несколько дней она так вытянула меня, что я стал почти нормального роста и на этом остановился.

Итак, благодаря горячке мне удалось скрыть от матери свою успеваемость в четвертом классе, из-за которой предстояло остаться на второй год. Болезнь спасла меня также и от дядюшкиной тяжелой руки, а кроме того, я добился отправки на два месяца в Алахвэлу, в родные места, и поехал восстанавливать здоровье в доме деда!

Я попал к деду в начале декабря, а восьмого праздновался день святой девы, покровительницы селения. Рамиресы и все соседи готовились достойно встретить праздник, который издавна превратился в гражданское торжество Эль Льяно, привлекая в те далекие дни большое стечение народа — ведь оно было первым гражданским празднеством, которое отмечалось по всей стране.

На площади уже была сооружена для боя быков арена, окруженная высоким барьером из жердей и круглых бревен, доставленных жителями с гор и перевязанных толстыми и крепкими лианами. За барьером стояли подмостки для женщин и богачей, остальные же зрители, желающие насладиться боем быков, размещались где придется, даже проникали на арену. Неподалеку была установлена карусель; множество палаток, расцвеченных флажками и яркими бумажными лентами, торговали агвардьенте, кофе, прохладительными напитками, сладостями, всякой снедью.

Старый дом деда, как и все вокруг, был прибран и украшен. Бабушка и тетки возились на кухне, тушили мясо, фаршировали кур, готовили рис с молоком и другие положенные для трех праздничных дней кушанья.

В моей памяти сохранилось два незабываемых случая, происшедших в эти дни народных гуляний с веселой музыкой, боем быков, иллюминацией и танцами в маскарадных костюмах.

У бабушки была младшая сестра, тетя Хас инта, очень бедная, жившая здесь же, в Эль Льяно, со своей многочисленной семьей. Ее муж, дядя Сильв ерио, высокий, худой, костлявый и всегда босой — обуви он не признавал, — был человеком странных привычек. Всю неделю напролет он работал плотником, с восхода солнца и до поздней ночи, не отдыхая ни на минуту, а по субботним вечерам благоговейно вливал в себя неописуемое количество агвардьенте и, мертвецки пьяный, заваливался спать, оглашая дом громким храпом. Так отмечал он конец недели — свой отдых. На следующий день, в воскресенье, он рано поднимался и шел к первой обедне с двумя старшими сыновьями, потом с ними же отправлялся на рынок, поручая им нести скудные покупки; всю неделю, от понедельника до субботы, семья жила впроголодь, а на воскресенье — так повторялось с первого дня женитьбы, — дядя Сильверио покупал обычно потроха или свиную голову и, войдя на кухню, прогонял всех:

— Убирайтесь-ка отсюда вон! Разве вы не знаете, что сегодня готовлю я!

В большом горшке он варил крепкий и жирный бульон, добавлял туда рис, гинео и нежные чайотильо [53] Гин е о — разновидность банана. Чайот и льо — плоды тропического растения того же названия. , приправляя орлеаном, чесноком, майораном и перцем. В час обеда он провозглашал:

— Сделано для всех — жрите, пока не лопнете! Карамба!

И недаром каждый понедельник дети Сильверио маялись животами, а соседские старухи сплетничали:

— В доме у Сильверио по воскресеньям обжираются, как стервятники… зато потом всю неделю постятся.

На праздники дядя Сильверио был бессменным руководителем и организатором знаменитого «шествия ряженых», среди которых выделялся страшный «дьявол» — гроза окрестных мальчишек. «Дьяволом» обычно наряжался Ху ан М ора, сутулый и косолапый забавник, который после нескольких глотков агвардьенте рад был покрасоваться в ярком костюме с большущими кожаными крыльями и множеством бубенцов. Звеня бубенцами и громко мыча, он гонялся за ребятишками и наводил на них ужас деревянной красно-черной маской с загнутыми рогами, болтающимся языком и огромными, злыми, багровыми глазищами.