Петр Казаков - Тропой легенды

Особенно нравилось Феде то, что Ина никогда не зазнавалась, не была воображалой, как, например, староста класса Зоя Козлова. А ведь училась она куда лучше Зойки, и, кроме того, у нее были способности к рисованию. В школе все говорили о ней как о будущем художнике. Ее акварели — лучшие во Дворце пионеров. А в прошлом году за рисунок «Голуби» на выставке детского рисунка она получила первую премию.

К этому рисунку Федя имел некоторое отношение. Дело в том, что у Феди наравне с другими привычками есть и такая, которую никто не считает дурной: каждое утро он выбрасывает в форточку горсть крупы для голубей. Увидев однажды во дворе чью-то собаку, он поделился с ней котлетами. На следующий день к окну прибежали уже две собаки. Конечно, они разогнали голубей. Тогда Инка подняла бунт, ворвалась к нему и запретила бросать во двор мясные объедки. Оказалось, что девочка рисовала голубей с натуры, сидя на подоконнике, а Федя мешал ей. Если бы это был кто-нибудь другой, Федя не посчитался бы и назло собрал во дворе уличных собак со всего района. Но это была Инка, товарищ, и он сдался.

Именно потому, что Федя уважал Инку, он с ней первой и поделился новостью, как только начался урок. О том, что дело секретное, Федя не напоминал. Это само собой подразумевалось.

— Только вот беда: название города забыла бабушка, — вздохнул Федя. — Где бы узнать?

— Прибытков! — послышался сердитый голос учительницы Антонины Антоновны. — Ты мешаешь нам работать.

Заговорщики быстро отодвинулись друг от друга. Федя подпер подбородок, уставился в окно, за которым возились и без стеснения горланили грачи. Он с завистью наблюдал за свободным полетом чернокрылых гонцов весны, которые плавно кружили над крышами, над деревьями, устремлялись в непривычно голубое после долгой зимы небо. Вспомнились стихи: «Мы вольные птицы. Пора, брат, пора!..»

— Всем понятно мое объяснение?

Класс дружно загалдел, ребята подняли руки. Даже Степанчик старательно тянул вверх испачканную в чернилах ладошку. Ина подтолкнула Федю, и тот, не понимая, чего от него хотят, тоже приподнял над партой руку. То ли он переусердствовал, то ли по другой причине, но взгляд учительницы остановился как раз на нем.

— Подожди, Прибытков, — улыбнулась она. — Пусть лучше Лукашин расскажет.

Федя внимательно посмотрел на учительницу. Освещенное ярким солнцем лицо ее было доброе, красивое как у мамы на фотокарточке.

Степа, не ожидавший, что выбор Антонины Антоновны падет на него, растерянно поднялся из-за парты, оглянулся зачем-то назад. Но вот желтые глаза его сверкнули:

— А мне на минуточку выйти надо… — И Степанчик сделал такую милую рожицу и так выразительно глянул на учительницу, что отказать ему было невозможно. Гордо неся мимо Феди свою белую, как лен, голову, он победно подмигнул.

— Ну что ж, — вздохнула Антонина Антоновна, — Прибытков, мы слушаем тебя.

Минуты шли, а Федя страдал, мужественно перенося все, что выпадает на долю самого несчастного человека в мире. Даже когда прозвенел спасительный звонок, классная руководительница не отпустила свою жертву.

— Раз ты не смог ответить урок, — сказала она, — то хоть расскажи, как провел выходной день?

Значит, вылазка на Чистых прудах не прошла незамеченной и для школьного начальства… И тут Федя вдруг вспомнил, что муж Антонины Антоновны — лейтенант милиции. Ведь она — Зарубина! И, конечно, все уже знает! Он молчал, не сводя глаз с молодой учительницы. Теперь лицо ее казалось совсем другим, чем четверть часа назад, — хмурое, с мелкими преждевременными морщинками. «Злюка ты, вот что, — думал мальчик. — Все равно не переглядишь меня».

И он добился своего. Антонина Антоновна первая отвела взгляд и тихо сказала:

— Даже в воскресенье нет покоя от тебя! Придется поговорить с директором.

На стене директорского кабинета висела карта Европейской части СССР. Она занимала полстены. В левом углу карты отчетливо виднелась окрашенная в зеленый цвет Украина. Синими жилками пролегли реки, кружочками чернели города. Федя смотрел на нее как зачарованный.

— Ты меня понял?

Директор школы остановил на Феде прищуренные близорукие глаза.

— Да, — думая совсем о другом, ответил Федя.

— Если еще раз позволишь себе нарушить правила поведения вне школы, мы поставим в известность Анну Петровну. Учти это, Прибытков. А теперь можешь идти.

Федя бегом бросился в раздевалку.

— Ну что? — встретила его ожидавшая там Ина.

— Все то же, — отмахнулся мальчик, — ругают, зачем на льдину ребят зазвал. А я разве знаю, почему эта проклятущая льдина у меня под ногами оказалась! — Он оживился: — Знаешь, какая в кабинете у директора карта? Крупномасштабная. Там все-все города есть. Нам бы такую.

— Для того дела? — догадалась Ина и предложила: — Я готова.

Федя с восхищением уставился на нее. Ну и молодец же девчонка, всегда подскажет самую толковую мысль! Не сговариваясь, стараясь держаться поближе к стенке коридора, приятели пробрались мимо комнаты уборщицы, поднялись на второй этаж.

Вот и цель — снова директорский кабинет. Федя тихонько приоткрыл дверь. В кабинете уже никого не было. Подбежав к карте, толкаясь и мешая друг другу, заговорщики торопливо водили пальцами по шуршащей бумаге. Наконец Федя наткнулся на знакомое название.

— Проскуров!.. Ага, вот… Но почему он зачеркнут?

— Не видишь разве? — захлебывалась в шепоте Ина. — Город переименован, рядом стоит новое название — Хмельницкий. Где-то здесь должен быть городок, напоминающий по названию «Волочаевск». Как высоко! — девочка потянулась, встав на цыпочки.

Спеша Ине на выручку, Федя с трудом приподнял кожаное директорское кресло и потащил его к карте. Не осилив, с грохотом опрокинул, чуть не свалившись сам.

— Ой, — вскрикнула Ина, и, ухватившись за ногу, опустилась на пол. По ее побледневшим щекам покатились крупные слезы. — Перелом, наверное…

— Потерпи, пожалуйста, — попросил Федя, хотя знал, что это невозможно. Уж если Инка заплакала — значит, было действительно очень больно.

С тоской взглянув на карту, так и не рассмотренную до конца, пнув с досады предательское кресло — «троны тут расставили!» — он ринулся к дверям с намерением принести из пионерской комнаты аптечку. Но беда не приходит одна. Эту бабушкину поговорку Федя вспомнил, увидев, как дорогу ему преградила классная руководительница.

— Опять ты, Прибытков? — удивилась Антонина Антоновна и безнадежно опустила руки. Однако, заметив сидевшую на паркете стонущую девочку, сразу обо всем догадалась и властно приказала: — Врача, быстро!

Скоро, запыхавшись, прибежала школьный врач; за ней, тоже в белых халатах, как цыплята за наседкой, примчался целый выводок санитарок-второклашек. И как Федя ни хотел быть полезным в трудные для друга минуты, его бесцеремонно отстранили. Даже сама пострадавшая о нем забыла.